Летописи Святых земель - Полина Копылова

– Вы знаете меня, горожане, – я брат вашего покойного короля, – начал принц Эзель, отчетливо и веско выговаривая каждое слово.

– Знаем мы твоего короля-кобеля! Спал и видел, как бы цапнуть кого между ног, да кусачка слаба оказалась! – хохотнул кто-то в толпе.

– Послушайте же, горожане. Не мне и не вам судить, за что он поплатился своей жизнью. Скажите лучше, что вас так разгневало, что вы пустились убивать и жечь, как бездомные наемники, которым не выдают жалованье? Чем мы перед вами провинились? Почему вы лишаете нас жизни без суда и закона?

Ответом ему было мрачное молчание – только за стенами слышались неумолчные стоны и трещало пламя.

– Мальчик, ты спрашиваешь, чем вы провинились, – раздался хриплый голос Канца, – и почему ведем себя, как наемники, которым не заплатили вовремя? Дело в том, мальчик, что вы действительно нам должны. Кто убил королеву? Ты да твой Аргаред. Вы ее вдвоем и убили – видно, она вам поперек горла встала. Убили и думали, что это вам сойдет с рук… Эзель хотел сказать «нет», но не успел. Угрожающе размахивая мечами, толпа ринулась на него. Повернувшись, он бросился в глубь галереи.

Галерея выходила в небольшой сводчатый покой. Оттуда было два пути: по переходу в другое крыло дома или вверх по винтовой лестнице в башенную комнату. Со стороны перехода катилась еще одна жадная и яростная волна людей с алебардами и топорами. В отчаянии Эзель бросился к лестнице, вмиг зашатавшейся от стука, топота и толкотни множества преследователей. Комнатка, в которой он очутился, была очень тесна и выходила двумя узкими высокими окнами во двор – он вжался спиной в нишу между ними.

– Стойте! – Канц взмахом меча остановил жаждущих крови. По лицу его было видно, что он что-то задумал. – Стойте, ребята! Дайте мне еще сказать, я в коридоре не договорил. Слушай меня, принц. Итак, вы с Аргаред ом убили королеву, и наказанием за это будет смерть. Но убить тебя – это слишком просто. Поэтому ты убьешь себя сам. Сам! Тут достаточно высоко – а открыть окно я тебе помогу! – Канц сделал шаг и вышиб раму ударом кулака…

… Башня нависала над двором, полным факельного пламени и множества задранных лиц. Слюдяное окно ее вдруг вылетело, крутясь и блестя, как немыслимая в это время года бабочка. Кто-то в открывшемся черном проеме взмахнул руками и прыгнул вниз. Люди отшатнулись, когда тело самоубийцы с глухим стуком ударилось о землю. С башни хохотали и орали проклятия. Поблескивая, порхали в темном воздухе осколки слюды.

Вокруг неподвижно распростертого тела стягивалось гомонящее кольцо. Кто-то осторожно дотронулся носком сапога до рассыпавшихся по снегу пепельных волос принца Эзеля. И тотчас отскочил с криком, натолкнувшись взглядом на широко раскрывшиеся глаза.

– Э, да он не умер!

– Эй, на башне! Грязно работаете, он живой!

– Ну так помогите нам и ему, сделайте доброе дело! – заорали в ответ.

– Вам пособить мы завсегда согласны. Все люди братья, все должны помогать друг другу!

– Так ведь он же не человек!

– А тогда кол ему в брюхо, и пусть корчится! Вот колышек хороший, навострить только! – лез с советами какой-то урод в вонючей дерюге.

Посмотреть на самоубийцу протиснулась и нагая наездница – ее лоснящаяся тугая кожа стала пятнистой от сажи, плащ был уже другой, алый, меховой, широкий, между колен болталась, свисая с серебряного пояса, хрустальная статуэтка единорога. От Годивы исходил тошнотворный запах бараньего жира и лилейной настойки.

– Глаза ему лучше выколоть! И язык отрезать! – прохрипел кто-то у нее над ухом. По лицам простолюдинов бродили розовые и рыжие сполохи.

– Эй, так не пойдет. Так не пойдет. Слушайте меня, а не то я закрою на неделю все дома на Куок. – Она одной ногой переступила через лежащего, остановилась и уперла руки в скользкие крутые бока. – Я его знаю. Это деверь королевы. Убивать его нельзя.

– Почему?

– Потому что, как ни крути, он королевский сродственник.

– Да королева от таких сродственников…

– Вот выздоровеет, пусть сама решает.

– Да не поправится она! – зашелся кто-то нетрезвым рыдающим криком. Не поправится!

– Поправится. Как пить дать. Она у нас сильная. А этого надо отнести в собор главный. Пусть он там всю ночь за королеву молится.

– Да ей от такой молитвы только хуже будет!

– Не будет. Молитва – не заклятие. Что во храме Божьем скажется – все во благо. Ну? Хороша выдумка, а? – Она повела плечами. Пресыщенные обилием убийств хаарцы не имели сил противостоять ее доводам, подкрепленным выставленными напоказ прелестями. К тому же все смутно чувствовали, что такая гульба требует достойного завершения, а иначе грош ей цена.

– А кто будет его тащить? Не мы же?

– Найдите кого-нибудь, кто из них еще уцелел. Пусть они и тащат!

***

– Это ты устроил? – Раин метался из угла в угол, волосы его развевались, комната была ему тесна, он был вне себя и не знал, на ком или на чем сорвать злость. Под ногами, шурша, катались пергаментные свитки. Ниссагль сидел на столе, обхватив руками колени, в той же позе, в какой сидят каменные уродцы на крышах. И лицо у него было такое же безразличное, неподвижное, каменное. С пустыми глазами.

– Что я устроил?

– Ты еще спрашиваешь? Открой окно, если оглох! Все церкви бьют в набат, везде горит, чернь истребляет Этарет на Дворянском Берегу, а рейтары попрятались по закоулкам. Кто еще в Хааре мог такое устроить?

Ниссагль молча показал пальцем на потолок так, как показывают, призывая небо в свидетели. Потом ответил:

– Клянусь, моей руки близко не было в этом деле. Они сами как-то с Божьей помощью это устроили.

– Палач Канц холостит подряд всех пойманных мужчин! Повсюду бегают обвешанные серебром голые шлюхи! А стража-то, стража и ухом не ведет!

Ниссагль медленно улыбнулся.

– За стражу в городе отвечаю не только я. Это во-первых. Во-вторых, хорош бы я был начальник Тайной Канцелярии, если бы послал своего палача участвовать в мятеже. В этом случае меня можно было бы без объяснений отправлять в опалу. В-третьих, стража защищает народ, а если этот последний в защите нужды не испытывает, то стража бездействует.

– Но Этарет?..

– Они же не люди. – Безжалостная улыбка появилась на лице Ниссагля. Чем больше служу здесь, тем больше в этом убеждаюсь.

– Н… – начал Раин.

– Я знаю, что творится в городе, и не буду ничего предпринимать, перебил его Ниссагль. – Вы еще что-то мне хотите сказать, камергер?

Раин открыл было рот, собираясь что-то ответить, но тут без стука зашел Зих, подручный Канца. У этого малого было на удивление приятное лицо. Через непритворенную дверь донесся тихий надрывный звук – то ли стон, то ли скуление. Раину стало не по себе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});