Реликт - Василий Головачёв

трех кресел и пульта управления домашней робототехникой, встроенного в стену, он поколдовал над пультом, и стенной виом воспроизвел вид Марса с высоты орбиты Деймоса: громадный пухлый оранжевый шар, на котором уже нельзя было разобрать ни морей, ни горных хребтов, ни каньонов и метеоритных кратеров. Лишь чередующиеся полосы оранжевого и бурого цвета – свидетели глобального урагана, поднявшего в воздух планеты веками накапливавшуюся силиконовую пыль и песок.

– Музыка – универсальный язык человечества, – сказал наконец Грехов, – как и математика. Чьи слова – не помню, но ты мог их оценить, слушая запись. Пока наши попытки контакта с Конструктором заканчивались неудачами, а я хочу во всех мыслимых диапазонах, в том числе и в звуковом, передать Конструктору шедевры человеческой музыки.

– Идея не новая, – с едва заметным колебанием сказал Диего.

– Это если использовать ее прямо, буквально. Я же хочу дать не просто музыку, а ту, которая по тысячелетнему опыту человечества наиболее восприимчива детьми. Понимаешь? Ведь Конструктор – еще малыш, ребенок, мать ему требуется или отец, уж не знаю, кто у них был. Но был! Я дам ему колыбельную, материнские песни без слов и со словами, успокаивающие мелодии, песни, несущие нежность и любовь. Пусть прислушается и поймет, что не одинок, что мы предлагаем помощь. И еще хорошо бы дать психомузыку последних лет, соответствующую устойчивой полосе положительного спектра эмоций.

– Детская музыка?.. Что ж, по-моему, неплохо. Может быть, он хоть чуть-чуть притихнет, посмотрит на свою разрушенную колыбель. Только сможешь ли ты убедить ученых, занятых контактом, имеющих собственные, разработанные до мелочей теории, что твоя гипотеза имеет право на существование?

Грехов сжал кулаки, в глазах его мелькнул знакомый упрямый огонек.

– Я не собираюсь никому ничего доказывать. Пусть ученые пробуют свои программы на оборотнях, как предложил Джаваир, а я попробую проверить свою идею сам, монтаж записи почти готов.

Диего грустно покивал, тяжело поднялся и подошел к Габриэлю.

– Ты все-таки здорово изменился, Ри. Извини, но у тебя был великолепный дар убеждения окружающих в своей правоте, этот дар меня всегда удивлял. А теперь его нет, ты все хочешь сделать сам, по-своему, и тверд ли ты в собственной правоте – неизвестно.

– Может быть, все дело в том, что раньше я управлял людьми, а теперь только самим собой?

– Может быть. Не знаю, легче ли от этого…

– Кому?

– Нам всем. Мне тоже… тебе самому.

Грехов резко толкнул пальцем пульт, постоял, хмуро глядя, как тот самостоятельно прячется в стену, потом вдруг посветлел лицом и достал из кармана небольшую видеокассету.

– Хочешь посмотреть на сына? Уже разговаривает!

Диего улыбнулся и взял кассету…

Через час модуль Грехова снялся со стартодрома деймосской базы и устремился к Марсу, туда, откуда взирал на космос не затронутый ураганом исполинский черный глаз Конструктора. Вслед за ним стартовал и патрульный когг Диего. В их обязанности входило наблюдение за участком околопланетного пространства над Конструктором, чтобы суета его исследователей не превратилась в бедствие: очень часто лихие научные сотрудники опускались со своими приборами слишком низко во взбаламученную атмосферу Марса, пересекая границу безопасности и норовя сесть Конструктору «на голову», и тогда спасателям приходилось чуть ли не силой возвращать их на прежние высоты.

Дежурство Диего совпало по времени с ночью в том широтном поясе Марса, где зловещим грибом рос Конструктор.

Когг медленно дрейфовал в тени планеты. В ходовой рубке на этот раз находились лишь пилот модуля и сам Диего: патрулей не хватало, и дежурить приходилось по двое, иногда и по две смены подряд. Приемник работал в режиме радиотраления, и голоса переговаривающихся людей глухим жужжанием заполняли рубку. По экранам локаторов ползли столбцы цифр – координаты попадающих в луч локатора модулей, и если некоторые из них вспыхивали красным светом – Диего настораживался, а пилот рефлекторно поправлял на голове эмкан управления.

Уже с час Диего наблюдал странное свечение в районе центральной горки Конструктора. Там зажглось переливчатое облако света, всплывающее из глубины атмосферы. Оно разошлось волшебным букетом, мерцающие шары которого повисли на длинных светящихся шлейфах. Частые зеленые полосы побежали вдоль пелены свечения, разбили «букет», и вот уже эфемерное море катит сине-зеленые волны, постепенно гаснущие в ночи…

– Наблюдаю необычные световые эффекты, – донесся сквозь рабочее бормотание эфира чей-то близкий голос.

– Записываем, – отозвался другой.

– Каждый день что-то новое, – пробормотал пилот. – Вчера на месте «моря» я видел самый настоящий костер, разве что в тысячу раз больше…

– Габриэль! – окликнул Диего, переводя передатчик на особую волну, на которой переговаривались только пограничники и спасатели.

– Диего? – откликнулся Грехов. – Ты где?

– ДИС-сектор, квадрат Эллады, высота сто сорок.

– Значит, я под тобой, высота сто. Что случилось?

– Ничего особенного, проверка связи. Ты не следишь за Конструктором?

Грехов не отвечал минуты две.

– Ты об этом свечении? Красиво… Кстати, наблюдатели на поверхности отмечают ослабление песчаных бурь. Уж не ответ ли это Конструктора на наши попытки контакта?

– Спроси у Сергиенко, он тебе ответит.

Динамики донесли смешок, и Грехов отключился.

В это время локаторы засекли уползающий за границу сектора «панцирник», и Диего погнался за ним, сообщив на базу номер машины нарушителя. Догнав неповоротливую полусферу, Диего заставил ее пилота бежать вверх со всей скоростью, на которую она была способна, а сам огляделся, прикидывая, где может находиться в этот момент модуль Грехова.

Они опустились ниже восьмидесяти километров, Грехов по идее должен был идти выше, но что-то подсказывало Диего, что это не так. Он покачал локаторами, пронзая муть атмосферы в направлении Конструктора. В створе черного окна азимутального локатора мелькнула зеленая искра, и тотчас же алые цифры показали координаты чьего-то корабля.

Пилот выжидающе смотрел на Диего, пока тот вызывал «наглеца».