Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

принце, на худой конец – о молоденьком императоре. И когда наполеоновская армия оказалась под стенами Варшавы, радости поляков не было предела…

…В первый день января 1807 года императорская гвардия остановилась для смены лошадей в местечке Блоне. Вокруг кареты Бонапарта собралась восторженная толпа. В какой-то момент к маршалу Дюроку обратились две очаровательные дамы. Одна из них, блондинка с голубыми глазами, спросила по-французски:

– Здравствуйте, мсье. Соблаговолите быть столь любезны представить нас императору, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз?

Герцог Фриульский и обер-гофмаршал Империи Жерар Дюрок хорошо изучил вкусы Бонапарта. Поэтому ничуть не сомневался, что такая красотка патрону непременно понравится. Генерал подвел женщину к Императору, который при виде «панночки» приятно удивился. Он снял шляпу и поклонился даме. Та не осталась в долгу и рассыпалась в благодарностях:

– Добро пожаловать в Полонию, Ваше Величество! Мы счастливы видеть Вас на нашей многострадальной земле, освобождение которой мой народ связывает исключительно с Вами…

Наполеон был польщен. А вид свеженькой, как бутон розы, молодой женщины скинул с плеч всю усталость, накопленную при тряске на дорожных ухабах. Умевший вовремя схватить быка за рога, Бонапарт тут же преподнес польке пышный букет из числа тех, что ему вручили из толпы.

– Пусть этот букет станет гарантией моих добрых намерений, – улыбнулся он. А потом недвусмысленно добавил: – Надеюсь, мы еще встретимся. В Варшаве…

Красотку звали Мария Валевская…

* * *

Пани Валевская принадлежала к старинному аристократическому роду, который к моменту нашего повествования сильно обеднел. После смерти отца, Матиуша Лачиньского, ее матушка осталась с шестью детьми, младшей из которых и была Мария. Казалось, любовь к Отчизне девочка впитала с молоком матери, поэтому, повзрослев, юная красавица мечтала не столько о кавалерах, сколько об обретении страной независимости.

– Откуда этот неуемный пыл? – удивлялся ее наставник Николя Шопен.

«Куда приложить ваши причитания о бедной Польше при изучении Пунических войн?» — писал на полях тетради Шопен, хотя в душе рвение девушки поддерживал (в будущем патриотическое мировоззрение отца отразит в музыке его сын, Фредерик).

Однако матушке красавицы было не до сантиментов. В семнадцать лет бедняжку спровадили под венец за старого шляхтича – графа Анастаса Колонна-Валевского, владевшего фамильным замком. Когда невеста взбрыкнула было, матушка быстро привела негодницу в чувство, отвесив ей парочку увесистых оплеух. Пришлось подчиниться.

Приход французов дал надежду на национальное счастье. Знакомство с императором поманило пани Валевскую изменить свою жизнь.

Наполеона полька очаровала. По прибытии в Варшаву он, приняв ванну, вызвал к себе Дюрока:

– Жерар, велите разыскать эту женщину. Я хочу ее видеть вновь…

Наполеон рисковал. Ибо имелось одно препятствие – Жозефина. В скором времени жена должна была приехать в Варшаву. С годами супруга Бонапарта стала просто невыносима: она безумно ревновала. Однажды Наполеон не выдержал:

– Ты ревнуешь меня ко всему – к горничной, к сестре, к моим солдатам, к придорожному столбу и даже к привязанной за окном ослице…

– Уж извини, дорогой, – ответила жена. – Но ты же знаешь, как я тебя сильно люблю!..

С тех пор как Бонапарт стал императором, заводить интрижки на стороне стало сложнее. О каждом его шаге и вздохе уже на следующий день узнавал весь Париж; через два дня – Франция, а еще через три – вся Европа. О том, что Наполеон подарил букет «какой-то панночке», европейцы заговорили уже через сутки. А через двое все только об этом и судачили. Слухи могли привести к очередному скандалу с ревнивой Жозефиной. Тем более что они появились не на пустом месте. Мало того, он вдруг поймал себя на мысли, что серьезно увлекся, ибо со дня первой встречи с «панночкой» постоянно думал о ней.

Следовало что-то предпринять – например, написать письмо супруге. Не нужно, право, ей сюда приезжать. Погода скверная, дороги разбиты, расстояния огромные; ехать придется не меньше месяца, да еще по ухабам… Впору заболеть. Проще вернуться в Париж[129]. Обо всем этом и написал, не забыв сделать приписку: «Досадую не меньше тебя. Мне так хотелось проводить с тобой долгие зимние ночи. Но приходится покоряться обстоятельствам. Прощай, мой друг. Всегда твой N.».

Но для себя он уже давно решил: долгие зимние ночи будет проводить с той, которой подарил букет…

* * *

Бал, устроенный военным министром Временного правительства Польши князем Юзефом Понятовским в честь императора Наполеона, должен был показать отношение растроганной шляхты к появлению в стране французов. Но истинную цену этого мероприятия понимал лишь сам князь-хитрюга и несколько его наиболее доверенных приближенных. В замок, где должен был состояться бал, чуть ли не насильно привезли Валевскую (замужнюю женщину!), на которую, как шепнул Понятовскому маршал Дюрок, «положил глаз» сам император. Вот он, долгожданный шанс обрести наконец желанную свободу, сделавшись союзником наполеоновской Империи. Упустить момент, понял Понятовский, было бы глупо.

С мнением Марии Валевской считаться никто не собирался. И уж тем более – с мнением ее мужа, без пяти минут рогатого. Правда, сам граф Валевский об этом не догадывался. После появления у четы влиятельной делегации столичных панов супруг был вынужден уступить, отправив красавицу жену на бал. Голова старика была занята другим: чтобы его «Марычка» вскружила императору голову!

– Увидев мою красавицу, – с гордостью сказал Валевский, – Наполеон будет сражен наповал!

Пан Валевский ошибался только в одном: Бонапарт уже был сражен…

Не застав по приезде на бал «панночки», Наполеон уже начинал выходить из себя. Негодуя, он ходил из угла в угол, не находя себе места. Еще немного – и он покинет это сборище пустых болтунов со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.

Появление Марии вернуло Императору хорошее настроение. Однако женщина была сама не своя: она совсем не хотела танцевать. Ни с Понятовским, ни с кем-либо еще. Когда к ней подбежали разгоряченные французские офицеры Бертран и де Перигор, Наполеон побелел от ревности. Подозвав Бертье, он шепнул тому что-то на ухо. Через несколько минут бедолага Перигор был отправлен в Шестой корпус (у черта на куличках!), а Бертран – в штаб-квартиру князя Жерома (в район Бреслау).

Бонапарт вдруг с удивлением обнаружил, что у него дрожат руки. Не хватало еще грохнуться в обморок… Но еще долго он не мог прийти в себя, совершая промах за промахом: то у какой-то надушенной старушенции поинтересовался, не ревнует ли ее муж-генерал; то сильно смутил юную девицу, спросив, сколько лет ее старшенькому…

Голова во время танца с Марией была как в тумане. В конце вечера Император шепнул:

– Это не та встреча, на