Синее на желтом - Эммануил Абрамович Фейгин

храбрецы.

Некоторое время Борис Алексеевич еще слушал очередного оратора, но вдруг сорвался. Видно, и впрямь нервы у него развинтились.

— Я вам все время говорю — работать надо, товарищи, работать! А вы… Разве так готовят серьезный вопрос? Я вас спрашиваю — так? Тяп-ляп и сработано. Да все это на чистом фу-фу держится — дунешь — ничего не останется. Да вам что, вам бы только хиханьки да хаханьки, вам бы только над кем-нибудь посмеяться. Ну так вот что! Последний раз предупреждаю: я такой, с позволения сказать, работы не потерплю. Даю вам сорок восемь часов, и чтоб мне все в ажуре было. У меня все. Вы свободны.

Оставшись один, Борис Алексеевич выпил два стакана холодного боржома, чтобы хоть немного остудить сердце, поругал себя, но не очень крепко, за «вспышку», за несдержанность и только после этого перевернул так сильно взвинтившую его бумагу. Это было заявление Е. С. Грачева. Короткое. Короче такую бумажку не напишешь. «Прошу уволить по собственному желанию». Вообще-то заявление как заявление. Обычное. За 20 лет руководящей деятельности Борис Алексеевич повидал и такие и похуже. Сколько раз писал на уголке красным карандашом «В приказ», что обозначало «скатертью дорога». Не задумываясь писал. А тут задумался. И крепко. Ведь если Грачев будет настаивать, придется его уволить. Собственное желание гражданина Е. С. Грачева — закон. Уволить, понятно, нетрудно. А вот кем заменить Грачева — это вопрос. Загвоздка. Задача. Орешек. Кого, спрашивается, поставишь на его место? Кто пойдет на такую работу? Кого ты в наше время таким малоприятным занятием соблазнишь? Так что карандашиком не очень-то размахивай! Можешь что угодно написать на заявлении Грачева, но положение от этого не изменится. Можно при желании и вообще сократить эту штатную единицу. Мол, экономия средств. Еще похвалят тебя поначалу за рачительность. Ну, а потом что? Бродячих собак все равно надо вылавливать. А кто будет их ловить? Ну и положеньице. Хоть выписывай из США какого-нибудь безработного на место Грачева. Нелепо! А что же все-таки делать? Разбаловались наши люди. Никто не хочет грязной работой заниматься (это давние мысли Бориса Алексеевича. Тревожные мысли. Он уже не раз их высказывал. Как-то даже на большом ответственном совещании рискнул). А ведь это конфликт. Серьезный общественный конфликт. Как начнешь о нем думать — голова пухнет. Некоторые на него глаза закрывают. Отмахиваются. Да сколько ни отмахивайся… А Борису Алексеевичу и вовсе не отмахнуться. Нельзя. Должность не позволяет. Профессия. Положение.

Никуда не уйти Борису Алексеевичу от этого конфликта, нигде от него не спрятаться. Даже дома. На днях пятнадцатилетний Сережка заявил отцу: «Выбор сделан, папа. Решительный. Кончу школу, поступлю в архитектурный. Буду дворцы строить». «Какие дворцы, сынок?» «Всякие. Дворцы спорта, дворцы культуры, дворцы техники». «А что! Это дело. Это совсем неплохо — строить дворцы. Одобряю», — сказал Борис Алексеевич и про себя порадовался тому, что у него такой разумный, толковый сынок растет. Порадовался и чуть позавидовал — счастливый у меня Сережка, он своего добьется, он свое получит, а я… В юности Борис Алексеевич тоже мечтал строить дворцы, возводить новые города. Мечтал. А сегодня он целый день ухлопал на «утряску» занудливого вопроса об общественной уборной на приморском бульваре, которую олухи и лодыри довели до аварийного состояния. Аж голова трещит, такой это оказался непроворотливый вопрос. И хоть бы решили до конца, а то ведь и завтра придется тянуть эту канитель.

Борис Алексеевич вздохнул и уже без прежнего восхищения посмотрел на своего мечтательного сына. Сколько раз говорил себе: дома не смей вспоминать о служебных делах. Дома отдыхай — и только. Ну да, отдохнешь тут с ними. Настроение Бориса Алексеевича испортилось. Теперь уже Сережины планы на будущее не казались ему такими прекрасными.

«А скажи, пожалуйста, сынок, нужники в твоих дворцах будут? — Это был ехидный вопрос. Нехорошо так разговаривать с мальчиком. Борис Алексеевич понимал это, но удержаться не смог. Слишком уже он был раздражен. — Ну, уборные эти самые, санузлы? Ах, будут! В силу печальной необходимости, говоришь. Ха, ха, печальной! Здорово сказано, сынок. Что ж, спасибо тебе, милый, спасибо, говорю, за доброе внимание к естественным нуждам человека. Я грешным делом подумал, что ты небесные дворцы будешь строить для бесплотных ангелов. И еще вопросик, сынок: а кто потом за этими самыми дворцовыми нужниками присматривать будет, за чистотой их, за исправностью? Ну кто?» «Конечно, автоматы, — не задумываясь, как о давно решенном, сказал Сережа. — Мы автоматы сконструируем, чтобы избавить людей от унизительной работы». «Ах, унизительная, значит, работа». «Да, унизительная, — сказал Сережа. — И мы избавим людей от нее. Вот увидишь!» «Автоматы» — это неплохо, — сказал Борис Алексеевич. — Автоматы — это очень даже хорошо. Одобряю. Сам знаешь, сынок, я не консерватор. Но когда они будут, твои автоматы? Не скоро, говоришь? Сам знаю, что не скоро. А пока, значит, кто-то должен делать эту грязную, унизительную, как ты говоришь, работу. Да почему я говорю кто-то — твой отец, твой собственный отец должен вот этими руками копаться в чужом дерьме. Должен… А может, вовсе не должен? Может, мне это только кажется, что я должен? Что же ты молчишь, сынок? Может, мне следует сложить руки на брюхе и спокойненько ждать, пока мой сынок изобретет свои автоматы, а город пусть катится ко всем чертям, — к дикарству пусть катится, к средневековью. Устраивает тебя это?» «Нет, не устраивает, — сказал Сережа, — но я пока ничего не могу, я пока еще учусь». «Знаю, что учишься. Ты учишься, мечтаешь, фантазируешь, витаешь в облаках, строишь воздушные замки, а твой отец, заземленный бескрылый реалист, тем временем ремонтирует эти самые проклятые нужники. Хорошенькое разделение труда, ничего не скажешь. Справедливое. Но так дальше не пойдет, сынок. Не пойдет. Ты как собираешься свои каникулы провести?» «Видишь ли, мама мне обещала…» «Не знаю, что тебе твоя мамочка обещала, а я тебе твердо гарантирую: завтра с утра отведу в ремконтору в аварийную бригаду сантехников. Пройдешь, так сказать, первичную подготовку архитектора. Пока вы там свои автоматы сконструируете, дорогой товарищ, придется вам самому ремонтировать и чистить аварийные уборные. Своими руками, Сереженька, своими собственными. Не чужими».

Это Борис Алексеевич тут же решил. Из принципа. Чтобы не заносился сын, чтобы от жизни не отрывался.

Он был уверен, что Сережа мгновенно вскинется на дыбки. Маменькино воспитание. «Не пойду! Не стану я вонючие уборные чистить», — скажет Сережа. «Не станешь, значит. Понятно, понятно, — скажет Борис Алексеевич. — Ты же дворцы собираешься строить, а тут работенка, действительно, того, одеколончиком