Книга (СИ) - Ефимия Летова

для меня самой.

* * *

Тельман ещё спит, свернувшись под одеялом на полу, и я смотрю на него несколько мгновений, чувствуя, как теплеет на душе. Его странное отторжение от меня, точнее, от моего тела, не прошло полностью, и мы даже не смогли обняться или взяться за руки — не говоря уж о чём-то большем, но в том, чтобы лежать вот так рядом, без одежды, было что-то невыразимо интимное и волнующее. Невинное и в то же время даже гораздо более крышесносное, чем секс — хотя Тельман, вероятно, со мной бы не согласился. Вират был бы сильно удивлён, если бы понял, что его Крейне вовсе не столь неопытная девица, какой, как ему, вероятно, казалась, она должна быть. Но это не мешает ей смотреть на него так, словно она никогда не видела и не чувствовала ничего подобного.

Впрочем, удивлён Тельман похоже всё же был и так — и не переставал удивляться почти с самого первого шага, как я появилась здесь, вплоть до сегодняшнего момента. И настало время удивить его ещё раз — перед тем как напомнить об обещании отвезти меня к Лавии в пустыню. Вот только не знаю, приятное будет это удивление или нет.

— Утро, — говорю я, в большей степени себе, чем ему. — Вот и утро. Вставай.

Трудно удержаться и не пропеть эти слова на въевшийся в память земной мотив.

Замотав одеяло на груди поплотнее, я скидываю ткань с того внушительного по массе и габаритам предмету, который по моему вчерашнему заказу притащила мне Жиэль: большой металлической клетки. Поддеваю засов, открываю небольшую тугую дверку.

— Это… что? — глаза только что проснувшегося Тельмана — потрясающий компромисс между сонно сощуренными щёлочками и округлившимися от изумления стальными пятаками. — Это…

— Тебе от меня подарок, — едва не добавляю "прощальный". — Я подумала, что все вокруг столько лет так или иначе опекали тебя, но тебе самому не о ком было заботиться, а это неправильно, это здорово портит характер, что мы и можем наблюдать… — Тельман легонько щёлкает меня по лбу, и даже это моментальное касание заставляет меня вздрогнуть. — В общем, это тебе. Назови, как захочешь.

Я кладу ему на колени маленького золотистого лисёнка фенекая. Пушистого. С огромными треугольными ушами, каждое размером едва ли не с его крохотное тельце. Чёрными глазами. Хвостиком-морковкой.

…в этом нет ничего особенного, на самом деле. Не должно быть — всего лишь акт справедливости, пытаюсь я убедить себя. Когда-то писательница Кнара придумала историю про мальчика-принца, за которым следил весь Дворец, но который так хотел заботиться о ком-то сам. Когда-то писательница Кнара решила, что персонаж должен немного пострадать — а лучше много, так ведь жалостливее выходит и читательницам нравится.

Я отнимала у него больше, чем давала.

Тельман держит на ладони ушастого зверька — размером аккурат с эту самую ладонь. Попискивающего, потягивающегося, переступающего крохотными невесомыми когтистыми лапками. Хвост-морковка задорно торчит вверх, глаза кажутся огромными на узкой треугольной мордочке. И лицо у Тельмана такое… я отворачиваюсь, резче, чем хотела бы. Надо бы одеться. Надо…

Тельман хватает меня за руку свободной рукой и тянет к себе.

— Посиди со мной. Один шаг я выдержу.

Кончики пальцев почти невесомо скользят по голой спине, стягивая покрывало вниз, до поясницы.

— Не хочу, чтобы ты меня терпел. Даже четверть шага, — я пытаюсь вырваться, но не так что бы очень. А держит Тельман крепко, и даже носом утыкается мне в шею.

— Иногда можно потерпеть боль. И нужно. Падать, чтобы научиться ходить. Пить горькое снадобье, чтобы выздороветь.

…Тельман отпускает меня раньше, чем через шаг. А лисёнка-фенекая — не отпускает, я даже на завтрак иду одна, улыбаясь, как дурочка.

Дурочка и есть, что тут скажешь.

* * *

Вирата Фортидера в предназначенный для королевских трапез зал заносят на кресле слуги — и тут же удаляются, видимо, получив соответствующие указания.

Король выглядит ещё хуже, чем вчера на Совете, но смотрит на меня по-доброму.

— Спасибо, девочка.

Я едва не давлюсь одним из тех неведомых мне криафарских овощей, сладких и упругих, которыми наполнена моя тарелка.

— За что, Вират? Я же только выступила с абстрактными предложениями, довольно радикальными и авантюрными. А как это всё будет воплощаться в реальности…

— Да при чём тут твои предложения? — отмахивается Вират, так что мне даже немного обидно становится — я же старалась! — Нет, я говорю о сыне. За несколько солнцестоев ты смогла сделать для него больше, чем другие за годы… я не верил, что люди могут меняться. А он меняется. Ты уверена, что не владеешь магией, девочка?

— Во всяком случае, не магией изменять мужчин.

Бледные, даже бесцветные губы Вирата Фортидера изгибаются в подобии улыбки.

— Он очень изменился. И я верю, что это только начало. Я могу уходить со спокойной душой. Шиару действительно милостива, раз послала Тельману тебя. Я могу надеяться на наследника, на то, что Криафар останется целым, сохранится, а может быть, и возродиться.

— Вират… — я облизываю губы и говорю громче. — Вират, мне это важно. Очень. Скажите мне. Чем болен Тельман?

Его Величество вздрагивает от этого простого вопроса — такого естественного и ожидаемого, а я повторяю настойчивее:

— Вират, если уж речь зашла о наследнике… То, чем болен Тельман, может передаться и ребёнку… детям. Не оставляйте меня в неведении, я имею право знать. Вират выглядит совершенно здоровым. К чему этот постоянный надзор за ним?

— Это болезнь… нашего рода, — с трудом говорит король, и трудно понять, устал он — или настолько не хочет выдавать мне правду. — Но она проявляется очень редко, раз в несколько поколений. Вам нечего опасаться.

— Даже если так… У Тельмана она есть. Или нет? В чём суть этой болезни? Или родового проклятия?

— Подожди, девочка, не тараторь. Да, может быть, называть это болезнью было… не совсем верно. Но и проклятием тоже было бы не верно… Я просто хотел подобрать понятные слова.

Подобрать он хотел! А то, что думал об этом сам Тельман, разумеется, для него не имело никакого