Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Гусаков Глеб Владимирович

Лекарь-амуролог прикрыл дверь и вздрогнул – посреди кабинета покачивалась в воздухе слегка прозрачная наглая рыжая девица из тревожащих его видений.

«Допился», – подумал Лексан Паныч и бросился к шкафчику с медицинским спиртом, не размышляя о том, что собирается лечить болезнь тем самым средством, что ее вызвало. Достал бутыль, дохнул в граненую стопочку.

Поднял глаза. Слегка прозрачная девица по-прежнему парила в воздухе, нагло глядя на лекаря-амуролога. Почему-то почувствовав себя крайне неловко, Лексан Паныч достал вторую стопочку и взялся за бутыль.

– Это водка? – спросила вдруг девица.

– Помилуйте! Разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт! – возмутился лекарь-амуролог и вдруг застыл, подумав – а фраза-то получилась хороша! Повинуясь внезапному порыву, он подвинул к себе чистый лист и записал ее…

Раннее утро и рассерженная жена застали Лексана Паныча в рабочем кабинете лекарни за стопкой исписанных листов.

Готовая закатить пьющей скотине скандал, супруга лекаря-амуролога с удивлением наблюдала за мужем, вдохновенно водившим пером по бумаге и время от времени восклицавшим что-то вроде: «Урежьте марш!» или «Да, да, плащ непременно с кровавым подбоем!»

Жену Лексан Паныч не замечал.

Рядом со стопкой исписанных страниц стояла непочатая бутыль медицинского спирта.

Господин Завирайло-Охлобан, поджав губы, придирчиво рассмотрел первые несколько страниц трактата, потом отодвинул стопку листов в сторону и коротко кивнул Маше:

– Второй стол у окна слева.

Девушка просияла – ура, ее взяли! Теперь она – копировщица!

Про то, что под какими-то двадцатью страницами текста «Нюансов» лежали листы с историей про ожившего мертвеца, Маша на радостях просто позабыла.

Как узнать, что это – настоящая любовь? – испокон веков допытываются люди.

Как понять, что этот автор – твой? – от начала времен вопрошают книги.

И ни люди, ни книги не могут найти ответа до тех пор, пока не встречают того самого, любимого и единственного, с которым готовы провести всю оставшуюся жизнь. И только тогда они ясно и отчетливо понимают: вот она – настоящая любовь, вот он – мой автор.

А бывает, что ни люди, ни книги так и не находят свою половину. Сходятся с кем-то, притираются, живут, как умеют. И мечтают о чуде, которое для них так и не произошло.

Взъерошенный секретарь ворвался в кабинет господина Завирайло-Охлобана и принялся возбужденно махать руками. Как ни старалась сидевшая за столом у окна Маша, она не сумела расслышать ни слова, хотя ей и было очень любопытно.

Вздохнув, девушка вернулась к работе – переписыванию монографии «Изысканные рецепты лечения поврежденной лодыжки».

– Мариана! – вдруг услышала она грозный окрик. – Немедленно в мой кабинет!

Оказавшись перед столом господина Завирайло-Охлобана, девушка сразу же увидела, что перед ним лежит ее копия трактата «О нюансах военных подкопов в мирный период», та самая, в которую она подложила историю об ожившем мертвеце для объема.

«Вот и вскрылся мой обман», – печально подумала Маша и попрощалась с только что обретенной работой.

– Пришел заказ на еще двадцать копий, – с явным недоумением в голосе заявил господин Завирайло-Охлобан и как-то растерянно добавил: – Почерк им, что ли, твой понравился? В общем, бросай все, что делаешь, и начинай работать над копиями.

Девушка машинально приняла протянутый ей трактат и прикусила нижнюю губу, размышляя, как ей быть. Признаваться?

– Господин Завирайло-Охлобан, – осторожно спросила она, – Мне что, вот прямо вот с этого самого трактата копии делать?

– Ну, а с какого же еще?

– Да, действительно, – пробормотала Маша и направилась к своему столу. Так что же, ей и впрямь переписывать ту историю про ожившего мертвеца?

– Двадцать копий, вы только подумайте! И вот за эту ахинею? Ничего не понимаю, – доносилось ей вслед бормотание господина Завирайло-Охлобана.

Хроники бросился к двери в реальность, как только услышал, что она открылась. Но, разумеется, не он один был такой умный – перед дверью уже собралась огромная очередь. Хроники разочарованно вздохнул и – делать нечего – пристроился в хвост.

Желающие пройти в реальность прибывали с немыслимой скоростью; толпа разрасталась на глазах. Ожидание обещало быть долгим.

– Не знаете, много уже через дверь прошло? – раздался позади чей-то голос, и Хроники обернулся. За ним пристроился какой-то приключения.

– Да я даже не знаю, сам буквально пару минут назад подошел.

– Немного, – вмешалась стоявшая перед ними подростковая книга. – Пара классиков, кто-то из фантастики, детектив и, представляете, одна эротика пролезла! Ах, да, и еще один из этих… – она неопределенно взмахнула рукой и закончила с оттенком брезгливости: – Ну, знаете, смешанного жанра.

Хроники не относил себя к поборникам чистоты жанра, но решил не комментировать.

– Имя у него еще дурацкое, то ли Создатель-и-Мегги, то ли Творец-и-Марго, – продолжила подростковая книга голосом, исполненным такого презрения, что Хроники не выдержал:

– А вас саму-то как зовут?

– Мальчик-Волшебник-и-Магический-Камень, – гордо ответила подростковая книга и важно добавила: – Попомните мое слово, когда я попаду в реальность, я произведу там фурор.

Хроники оценивающе оглядел собеседницу, отметил самый обычный конфликт и ничем не выдающуюся кульминацию и подумал, что рассчитывать на фурор со столь заурядной внешностью несколько самоуверенно. Но промолчал.

– Скажите, а вы уже нашли своего автора? – вдруг спросил у него приключения.

– Есть у меня на примете пара человек, – уклончиво ответил Хроники, хотя автора приглядел себе уже давно. Но ведь не будешь же о таком личном – и первому встречному.

– А я вот пока не определился, – вздохнул приключения. – Кстати, меня зовут Последний-из-Индейцев.

– Хроники-не-родившегося-мира… И не переживайте, вы еще успеете найти своего автора, время, судя по всему, есть, – приободрил Хроники, указывая на гигантскую очередь.

– А как вы поняли, что выбранный вами человек – именно ваш автор? – продолжал расспросы приключения.

Хроники задумался и пришел к выводу, что есть некоторые вещи, которые просто невозможно облечь в слова так, чтобы передать всю суть и всю глубину… Какая ирония: у книги – и нет слов.

– Вы когда-нибудь влюблялись? – спросил он наконец у Последнего-из-Индейцев и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это в чем-то похоже. Пока ты не нашел своего автора, ты гадаешь, он это или не он. Смотришь на его словарный запас, оцениваешь воображение, отмечаешь уровень креативности, трудолюбие и упорство, измеряешь образность мышления, взвешиваешь восприимчивость к вдохновению. И все продолжаешь оценивать и гадать, потому что не уверен. А когда находишь своего автора, на тебя словно снисходит знание: это – он.

– А если ошибешься? – отчего-то шепотом спросил Последний-из-Индейцев. – Если ошибешься и уйдешь не к тому автору – что тогда?

– Не знаю, – честно ответил Хроники. – И надеюсь никогда не узнать.

Отличающийся нахальными манерами и прыщами на лице юный гувернер Станька, а для школяров – Стантин Ксаныч Бысь всерьез беспокоился за свое душевное здоровье. Последние несколько дней с ним приключилось сразу несколько странных приступов: на некоторое время он словно терял сознание, а когда приходил в себя, обнаруживал, что перед ним лежат исписанные его почерком листы бумаги.

Болезнь прогрессировала – если во время припадков под рукой не оказывалось бумаги, то гувернер исписывал салфетки, бумажные обои, скатерти и даже собственную левую руку.

Написанное во время приступов приводило Станьку одновременно в восхищение и ужас. В восхищение, потому что ему очень нравились увлекательные истории о таинственных преступлениях и о блестящем сыскаре, раскрывающем их. В ужас, потому что в разгар самых напряженных расследований в тексте вдруг ни с того ни с сего появлялись чрезвычайно интимные сцены, например, «следы взлома были почти незаметны, и сыскарь, достав лупу, стиснул ее в страстных объятиях». Дальнейшие описания были столь подробными и красочными, что юный гувернер, имеющий, несмотря на нахальные манеры, сугубо теоретические познания о такого рода отношениях, неловко краснел и мучительно ерзал на стуле.