Две дороги - Василий Ардаматский

Его высказывания и действия вызывали пересуды в кругах офицеров, его считали непоследовательным либералом: то он требует железной дисциплины, а то оберегает солдат от наказаний. Однако на всех смотрах и маневрах подчиненная ему воинская часть неизменно показывала образцы умения и дисциплинированности, и сам царь Борис неоднократно и публично благодарил его за отличную службу отчизне.

Но фашисту Цанкову нужен был совсем не такой солдат, какого воспитывал Заимов. Ему нужен был солдат, который, не задумываясь, стрелял бы не во врага, а по своему же народу. Он объявил, что главный враг Болгарии находится внутри страны. Фашизация страны не могла проходить без фашизации армии. Правительство террора не могло чувствовать себя уверенно, пока армия не стала его опорной силой. Многие офицеры, исполняя волю правительства, участвовали в этой постыдной войне против народа.

Заимов не хотел верить происходящему, продолжал действовать по совести — ни он, ни его солдаты к кровавым расправам внутри страны не были причастны. Но прежней радости от военной службы он уже не испытывал, он видел, как растаптывают главную сущность понятия о воинском долге. Когда он, служа в военном гарнизоне города Сливена, помешал кровавой расправе над большой группой коммунистов, он сделал это, считая, что армия должна быть на страже законности. И только потом, когда его поступок был назван преступлением против закона о чрезвычайном положении в стране, он начал понимать, кому и зачем нужна была беззаконная расправа над коммунистами. Он понял и был потрясен — оказывается, коммунистов уничтожали за то, что они хотели видеть Болгарию страной свободной, демократической и дружащей с Россией. Но разве он сам не хотел того же своей Болгарии? Однако это открытие не привело его к коммунистам, он только утвердился в мысли, что в стране плохо, неблагополучно. Самое страшное, что он был очень одинок со своими мыслями. Он знал только двух, может быть, трех офицеров, с которыми мог говорить откровенно. Многие его недавние товарищи по службе с упоением делали карьеру на «внутренней войне», а другие считали, что приказ есть приказ и его следует выполнять...

Однажды он поделился своими мыслями с отцом, и тот сказал ему: «Правительство, которое воюет со своим народом и даже с памятниками истории, воздвигнутыми тем народом, — обречено...»

Отец был прав: после этого не прошло и года, как Цанкова устранили, и всем было ясно, почему это произошло, — его кровавая война с народом вызвала всеобщее отвращение, она стала опасной даже для монарха.

Однако свержение Цанкова не изменило положения внутри страны. Террор продолжался, ему только старались придать видимость законности. Продолжалась враждебная Советской России политика. Одновременно все более ясным становился курс на сближение с Германией, где к власти уже прорвались фашисты. Заимову предстояло понять и всю лицемерность устранения Цанкова, и всю страшную опасность для Болгарии «нового курса». Он понял это. События в стране, в мире заставили его видеть далеко за пределами армейской жизни. Хотел он этого или не хотел, но он становился все ближе к политике.

Нацисты захватили в Германии власть и возвестили всему миру о наступлении эры возрождения немецкой нации и государства. В болгарских газетах стали появляться статьи о том, сколь дальновидна была политика Болгарии, давно взявшей курс на сближение с Германией. Заимов раньше иных политиков понял, что это значит для его страны. В основу нацистской идеи о создании великой Германии заложено обещание немцам военного реванша, а это значило, что политическая демагогия Гитлера рано или поздно завершится войной. Будучи высокообразованным военным, Заимов с цифрами в руках анализировал все возможные варианты практического осуществления немецкого реванша и приходил к выводу, что при любом направлении удара Германия, подкошенная прошедшей войной и Версальским договором, не сможет начать войны, не решив предварительно проблемы резервов: людских и всяких иных. А для этого она неизбежно должна будет привлечь на свою сторону Балканские страны.

То, что происходило в Болгарии, подтверждало эту мысль — страна испытывала все усиливающийся нажим Германии. И экономический, и политический. Самое тревожное было в том, что в Болгарии этому нажиму не сопротивлялись. Наоборот, прогерманский курс сменявшихся правительств и неизменного царя Бориса становился все более откровенным. Все это могло кончиться для Болгарии катастрофой.

Заимову это было настолько ясно, что он уже не мог думать об этом в одиночку. Он говорил о своей тревоге друзьям. Одни его тревогу разделяли, но считали, что ничего сделать нельзя, так как сам царь поддерживает нынешнюю политику страны. Другие, веря ему, сами все же не понимали, не чувствовали опасности и говорили ему, что он заглядывает слишком далеко и что все еще может измениться. Заимов со все возрастающей тревогой оглядывался вокруг: неужели никто не понимает всей реальности надвигающейся беды?

В армии действовал тайный Военный союз, созданный в свое время для защиты интересов и прав офицерства. Заимов узнает, что последнее время в союзе все громче говорят о политике. Может быть, ему со своей тревогой надо идти туда?

Он решил встретиться с одним из руководителей союза полковником Найденовым, которого хорошо знал. Заимова подкупали в нем прямота и смелость суждений, озабоченность судьбой народа и отталкивало неясное, даже безотчетное ощущение ненадежности этого человека. Наверно, поэтому они так и не стали друзьями.

Они условились вместе пообедать в дорогом ресторане, где днем бывало мало публики. Оба пришли точно в назначенное время, и гардеробщик, принимая от них одежду, невольно любовался ими — оба рост в рост высокие, статные, красивые.

Они сели за столик, стоявший в нише за пустой сейчас площадкой для оркестра. Кельнер дал им переплетенные в кожу папки с меню.

— Заметил? Все тут только по-болгарски и по-немецки, гостей, говорящих на других языках, не ждут, — сказал Найденов.

— Хорошо еще, что по-болгарски, — отозвался Заимов.

— А ты, наверно, хотел, чтобы было еще и по-русски? Но это отбило бы аппетит у немецких гостей, — рассмеялся Найденов. — Я заказываю чисто болгарский обед. Какое берем вино?

— «Либфраумильх», конечно, — сказал Заимов, и они оба рассмеялись.

Разговор, ради которого пришел Заимов, собственно, уже начался. Когда официант, приняв от них заказ, ушел, он сказал:

— Немецкий язык в меню — ерунда, беда, когда он становится языком наших политиков.

Найденов, откинувшись на спинку кресла, поглядывал на аляповато расписанный потолок и молчал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});