Отвага Соколов - Холли Лайл

— Беги, отнеси весть отцу в Кишмекку. Пусть узнает, что мы разбиты.

Младший брат доберется до Дома Галвеев, если только сумеет живым уйти из Костан-Сельвиры. Он известит Дугхалла о том, что ничто теперь не препятствует Шрамоносцам на их пути к Калимекке.

Хар кивнул. Ренен снял кольцо с пальца и, надев его на руку брата, сказал:

— Передай отцу, пусть он отдаст это моей матери. И скажи ему, что мы сделали все, что могли. Беги же.

Хар бросился вниз по ступеням Центральной башни, откуда Ренен руководил последними уличными боями. Темный и длинный туннель вел от башни за город, и Хар старался двигаться в этом мраке по возможности бесшумно, не смея даже зажечь свечу, чтобы не выдать себя.

Он шел, ощупывая влажные каменные стены, скользкие и поросшие мхом, не отрывая пальцев от стены, чтобы не терять ориентира. Хар шагал быстро, но не переходил на бег. До слуха его доносились тысячи звуков, каждый из которых мог создавать преследовавший его Шрамоносец. Ему казалось, что в любой момент какое-нибудь затаившееся впереди уродливое когтистое чудовище могло протянуть к нему лапу и вырвать его глаза или раскроить одним ударом череп. Какая-нибудь тварь могла даже повиснуть на потолке, поджидая, когда он окажется под нею, и тогда напасть сверху и высосать жизнь из его плоти.

Он видел таких страхолюдин, стоя возле Ренена на башне. Он видел, как двигались по улицам эти чудовища, видел, как падали люди, умиравшие страшной смертью, которая не могла бы представиться ему даже в кошмарном сне. Чудовища не знали пощады. Они никого не брали в плен, они не щадили никого живого. Погибли дети, которые были на кораблях, погибли их матери, больные, старики и старухи… свершилась месть за учиненное в ущелье побоище. Погибли дети. Погибли невинные. Так-то обходятся друг с другом разумные существа.

Ужас едва не парализовал Хара, и только мысль о том, что чудовища скорее всего могут находиться позади него, а не впереди, преследуя, а не поджидая, заставляла его двигаться дальше.

В Калимекку, думал он, в Калимекку, к Дугхаллу, тот должен узнать горькие вести.

В Калимекку. В Калимекке безопасно, если я только сумею добраться до нее. В Калимекку.

Хар не знал, сколько времени он провел под землей и как далеко зашел, но внезапно туннель резко пошел вверх, и он оказался в лесу — в самом сердце джунглей. Он заплакал, когда свежий воздух коснулся его мокрых щек, а потом посмотрел вверх и увидел над головой звезды, подмаргивавшие ему сквозь просветы между ветвями.

Хар понял, что никогда в жизни больше не сможет войти в тесное, мрачное подземелье, ни за что в мире не согласится вновь ощутить скользкое прикосновение мха и сырого камня, а звуки редкой капели и стоны ветра, завывающего в каменном коридоре, заставят его с удвоенной силой стремиться к свету, очагу, к людям.

Он бежал через джунгли на север, на север, к обетованной безопасности Калимекки.

Вся Костан-Сельвира досталась ей. Даня объезжала улицы на своем лорраге и, разглядывая мертвых людей, грудами лежавших на земле, размахивала своей увечной рукой и с восторгом указывала на трупы.

— Вы убили бы меня, — кричала она. — Я никогда не смогла бы стать одной из вас, ведь так? Но я жива, а вы умерли! Умерли!

Мертвецы смотрели на нее немигающими глазами, на лицах их отражались пережитые ими ужас, боль и страдания, и чем дальше она углублялась в город, тем меньше радости ей приносило это. Наконец на одной из улиц она увидела детей — похожих друг на друга девочек, конечно сестер, одинаково подстриженных и одетых… Они лежали на земле аккуратным рядком. Их было восемь, самой младшей не исполнилось, наверное, и трех лет, самой старшей едва ли было больше шестнадцати. Мертвые дети были облачены в нарядные платья, их цвета и кружева выдавали принадлежность к Семье.

На их месте могли оказаться и Галвеи, здесь могла бы лежать сама Даня и три ее сестры. Темные волосы, темные глаза, невысокие… она каждый день видела почти те же черты, те же детали облика в собственном зеркале. Юные лица безмолвно обвиняли ее, и она ожгла убитых яростным взором.

— Для этого я и нахожусь здесь, — сказала она себе, отъезжая. — Я пришла, чтобы увидеть, как умрут мои враги. Я пришла, чтобы увидеть, как те, кто отверг меня, падут к моим ногам, чтобы увидеть, как их растопчут. Таков вкус моей мести. Первый миг победы.

Но убитым было не до ее триумфа. Лица их обвиняли ее, и Даня спиной ощущала тяжесть их мертвых взглядов, слышала в их молчании простую истину: мы ничем не навредили тебе — ни действием, ни бездействием.

И восторг ее медленно умер.

Костан-Сельвира не мой город, сказала она себе. И поэтому я не могу испытывать заслуженной радости, проезжая по этим улицам. Но я не виновата в смерти этих людей, ибо другой дороги в Калимекку для нас нет, а живых врагов нельзя оставлять за спиной.

Я порадуюсь в Калимекке, когда мое Семейство будет стоять передо мной на коленях и молить о пощаде… когда Сабиры приползут ко мне на животах с выпущенными наружу кишками и будут в грязи умолять, чтобы я оборвала их страдания. А потом я увижу, как умрут Криспин, Анвин и Эндрю Сабиры, растерзанные на тысячу кусочков, я сама буду резать их, буду слушать их вопли, а потом заберу их жизни — в обмен на свою, погубленную ими, — и тогда познаю сладость мести. Тогда я буду счастлива.

И она повернулась спиной к погубленной Костан-Сельвире и отправилась к живым. Она хотела найти Луэркаса, чтобы мысленно представить его стоящим на коленях возле Криспина Сабира — отца его плоти. Она хотела видеть его и мечтать о том, как оба они молят ее о пощаде.

Я увижу это, пообещала она себе. Скоро все мои мечты наконец исполнятся.

Глава 50

Дугхалл согнулся над столом в своей каюте. Пол равномерно покачивался под ногами, а вместе с ним и все остальное. Рука его с зажатым в ней пером застыла над листом пергамента — заклинание, которое должно было пленить Луэркаса, никак не давалось ему. Он так и эдак формулировал это заклятие, пытаясь создать нечто небывалое, ни на что не похожее, но способное обмануть Луэркаса, чтобы тот прельстился обещанным и тем самым дал бы увлечь себя в ловушку. Но ловушка эта должна была погубить душу — хотя бы и Дракона, — и ум Сокола был бессилен придумать красивый обман, иллюзию, которая могла бы одурачить Луэркаса. Не такой уж он идиот, чтобы позволить видимости обмануть его — его, мастера-чародея, умнейшего среди колдунов своего времени и куда более одаренного и могущественного, чем был когда-либо и мог еще стать сам Дугхалл.

Краем сознания Дугхалл ощущал приближение оставшихся в живых Соколов. Услышав его призыв, все, кто мог, отправились в Калимекку — по горам и лесам, а потом через весь город и вверх по Тропе Богов, к Дому Галвеев. Те, кто одолел долгий путь, будут ждать в джунглях за стенами Дома — чтобы исполнить свой долг в последней битве между Соколами и Драконами. Некоторым из них, подумал Дугхалл, возможно, и удастся дожить до следующего дня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});