Драконы Вавилона - Майкл Суэнвик

— А чем тебе так уж мил наш теперешний режим? Демократия — это тупая скотина, которая только и хочет, чтобы ее оставили в покое, не мешали ей бесконечно жевать свою жвачку и удобрять навозом поля. Она не любит кровь. Она не умеет переносить трудности и боится боли. Только в самых крайних обстоятельствах, понукаемая элитой, может демократия возвыситься до величия, а затем, когда кризис позади, непременно вновь погрязает в трясине бездействия и мелкой коррупции.

— Тебе бы следовало молиться, чтобы я не стал царем. Потому что я никогда не доверюсь таким как ты.

— Нет, мой царь. Только на меня ты и можешь положиться, потому что я перед тобой раскрылся — полностью и без утайки. Ты думаешь, что другие разумнее меня? Или не такие безжалостные? Чушь! Они будут тебе улыбаться, будут льстить тебе и врать, а ты, прекрасно это понимая, будешь теряться в догадках — с какой целью? А я — тигр, и ты меня понимаешь. И когда возникнет нужда, ты непременно обратишься к тому, чьи изъяны видны как на ладони.

— Если так, то в том факте, что я никогда не стану царем, есть и много хорошего. — Вилл привалился к садовому парапету, ощущая лицом теплое усталое дыхание города. Соседние, чуть пониже здания горели тысячами окон. — Я мог бы, — сказал он, почти удивляясь собственному голосу, — прямо здесь и сейчас перепрыгнуть парапет и улететь.

— Ты хочешь сказать, имей ты крылья.

— А даже и без них. Я стал бы свободным. На какое-то время, — мрачно добавил Вилл и повернулся к Флориану. — Я устал и хочу отойти ко сну. Позволяю тебе удалиться.

— Мой повелитель — Флориан поклонился и ушел. Если он при этом и ухмыльнулся, то разве что едва заметно.

А Вилл все смотрел в темноту и думал, и мыслями этими он не стал бы ни с кем делиться. Время шло и шло.

— Сэр? — спросил осторожный голос. — Вам потребуется постелить постель?

— Мотай отсюда на хрен, Ариэль.

Претендент проснулся не сам по себе. Предупреждая, что его пребыванию в царстве снов приходит конец, в голове у него зазвучало пение эльфийских флейт. Затем негромкий почтительный голос сообщил, что наступило утро. Две де-вушки-якши приподняли его с кровати. Пока они его одевали, пожилой, в красном бархатном кафтане карлик зачитывал ему программу на день.

— …испытание огнем и кипящим маслом. После чего вы будете лично надзирать за установкой новой садовой мебели.

Вилл зевнул и потянулся, заставив якши, державшую наготове парчовый жилет, метнуться вслед за его рукой.

— А это обязательно?

— Как вы, конечно, помните, сэр, это было ваше пожелание. Вы были лично и глубоко вовлечены в разработку дизайна.

— Да, конечно. — Вилл рассеянно поскреб себе живот, отчего очаровательно надула губки вторая якша, которая стояла на коленях, застегивая его клетчатые горские штаны, и должна была теперь опять их расстегнуть, чтобы заправить рубашку. — Продолжай, прошу тебя.

— Затем будет час свободного времени, каковое вы можете использовать, чтобы вздремнуть, либо заняться каким-нибудь легким спортом, либо в образовательных целях.

— Сегодня мне хотелось бы затравить единорога.

Карлик мягко улыбнулся, словно беседуя со своенравным, но, в общем-то, разумным ребенком, который даже не догадывается, насколько прозрачны все его обманы.

— Вряд ли, сэр, на это будет достаточно времени. К тому же в период испытания вам нельзя покидать дворец. Если желаете, можете взять сокола, подняться на крышу и поохотиться оттуда на голубей.

— Но ведь это совсем не то, ты согласен, Эйтри? Пожалуй, я проведу этот час в кунсткамере.

Добрая половина дворца была для Вилла недоступна, потому что там располагались жилые помещения слуг и было бы неудобно вламываться к ним без предварительного извещения. Кроме того, в любой конкретный момент для него была закрыта примерно половина остальных помещений, потому что их чистили, прибирали, ремонтировали или расколдовывали и никак не подобало, чтобы обслуга работала в его присутствии. Было много помещений, которые попросту ему не нравились, и еще больше таких, назначение которых было для него темно и загадочно. Но и того, что оставалось в конечном итоге, хватило бы любому привереде.

Виллу особенно нравились библиотека, сауна, расположенный на крыше сад с планетарием и выгородкой для рептилий, викторианская папоротниковая оранжерея и устроенная тут же обсерватория. Картинная галерея никак не оправдала его ожидания (все лучшие полотна были переданы в бессрочное пользование общедоступным музеям, но, как объяснили Виллу, могли быть потребованы назад на период его коронации), зато курительная комната с уистлеровскими[78] павлинами и золотой лепниной, а также гостиная работы Фрэнка Ллойда Райта[79], спасенная из почти уже снесенного здания, были выше всяких похвал. Но что ему нравилось больше всего, нравилось насквозь, без всяких оговорок, так это кунсткамера.

Во всяком случае, он позаботился, чтобы в этом был абсолютно уверен весь персонал дворца.

Вот и сегодня, после того как он одобрил новые плетеные столы и стулья (столы походили на перевернутые бельевые корзины, походили сильнее, чем можно бы ожидать, но это и к лучшему) и понаблюдал за высадкой по сторонам садового навеса колючей изгороди из роз, он позволил отвести себя к любимейшему из своих сокровищ.

— Сэр, — сказала хранительница, отвесив ему микроскопический, предельно чопорный поклон.

— Госпожа Серена, — откликнулся Вилл. Из всего персонала дворца одна только госпожа Серена не позволяла Претенденту обращаться к ней фамильярно. Но Вилл все равно пытался. — Сегодня вы столь же очаровательны, как и всегда.

— Чушь, — чуть поморщилась госпожа Серена. — Старость наложила на мои плечи свою свинцовую руку, сделав меня горбатой, костлявой, как высохший сучок, и настолько сморщенной, что мой вид заставляет содрогаться даже печеные яблоки. Джентльмен — а принадлежность к этому сословию не передается по наследству, даже царь обязан ее заслужить — никогда не коснулся бы предмета столь болезненного.

— Эйтри говорит, что в юности вы были царской любовницей.

— Меня не волнует, что он говорит.

— Он говорит, что вы были любовницей двух царей и воплощенным ужасом для всех их наследников.

— Эйтри — мелкий вонючий сплетник и гнусный стукач. Будь у вас хоть капля самоуважения, вы не стали бы его слушать. Ладно. Так что вы хотите увидеть сегодня?

Хотя первоначальная кунсткамера могла уместиться в одном-единственном шкафу, это собрание диковинок быстро расползлось и разбухло, так что теперь оно представляло собой огромный сводчатый зал, сплошь заставленный стендами, витринами и какими-то загадочными ящиками. Конестогский фургон, в каких древние американцы переселялись на запад, китобойный вельбот, космический корабль «Союз», подвешенный прямо к потолку. Скифский барашек, выращенный в кувшине, соседствовал с чучелом козерога. Запрятанные подальше ящики содержали в себе прекрасные коллекции уральских каменных цветов и сушеных грибов из Foret de Verges[80], на стенах висели единственные достоверно прижизненные портреты царицы Лилит и повелителя Хумбабы[81]. Здесь же находились котел богини Керидвен[82], огромный стол, на чью полированную столешницу пошел поперечный срез рога Бегемота, бесконечные полки японских эротических гравюр, говорящий хрустальный череп, непрерывно болтавший какую-то бестолковщину, семь оправленных в коралл медных бутылок, куда Соломон заточил мятежных джинов, один из которых, судя по взломанной печати, все-таки сумел улизнуть, и многое, многое другое.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});