Нулевые - Роман Валерьевич Сенчин

Сейчас начнется высчитывание каждого грамма.

Сунулась в тот отдел холодильника, где должна лежать «Чайная». Ее там не было. А, да, днем хорошо покупали – у пенсионеров дешевая «Чайная» пользуется популярностью. Остался лишь тот полукружок на витрине.

Достала его, положила на весы. Щелкнула кнопками калькулятора. Сказала:

– На семьдесят два рубля выходит.

– На сколько?

– На семьдесят два.

– Мне надо на сорок семь.

Говорить было тяжело, но Лена решила объяснить:

– Это последний кусок. Больше нет… Куда я эти сто граммов?

– Ну, девушка, пожалуйста.

– Давайте я «К завтраку» отрежу? Цена та же почти, тоже вареная…

– Мне «Чайной» надо.

– «Чайной» не получается.

На улице зашумели и, видимо, оттеснили старика от окошечка. Снова пошли четкие заказы: «Полкило “Домашних”…» «Четыреста ветчины…» «Полкилограмма грудинки…» «Упаковку заливного…» Лена доставала, резала, взвешивала, но легкости автоматизма уже не возникало, мешала мысль, почти раскаяние: «Надо дать ему было, сколько просил. Остальное забрала бы себе на бутерброды утром». Хотя колбасу она не любила в последнее время – вид ее на столе иногда даже вызывал отвращение: надоедала за время работы. Впрочем, когда торговала молочными продуктами, почти не ела ни творог, ни йогурты…

Лена окончила торговый колледж и с тех пор десять с лишним лет работала в магазинах, тонарах, палатках. Родители настаивали, чтобы получила среднее образование, но она ушла из школы после девятого – с детства хотела стать продавщицей… Нет, нельзя сказать, что это было ее мечтой. Просто… Просто одним из главных воспоминаний из детства была вечная экономия, разговоры о том, что вот до зарплаты еще неделя, а холодильник пустой. И маленькая Лена представляла себя продавщицей в гастрономе, окруженной банками со сгущенкой, булочками, конфетами. Любимой ее игрой была игра в магазин: Лена делала в своей комнате прилавок из табуреток, раскладывала на них кубики и карандаши, нарывала кусочки бумаги и звала родителей покупать тортики, батоны, сосиски, печеньки… Играла в магазин и в садике, и настолько часто, что воспитательницы жаловались.

Тяжелое начало девяностых Лена, тогда девочка десяти – двенадцати лет, часто переживала в памяти. Тогда голод, казалось, бродил совсем рядом с их домом и готов был ворваться. Папу сократили, он искал новое место, мама часто плакала; варили пшеничную кашу, от которой потом пекла изжога, ходили на Коломенский мясокомбинат за дешевой «некондицией»; вечера были тяжелые и тревожные, а утра нервные, почти злые. Собирая Лену в школу, мама умоляюще говорила: «Поешь там хорошо, ясно? На ужин не знаю, что будет». И тогда, наверное, в те дни Лена и решила всерьез стать продавщицей.

Но ела совсем немного, и в детстве, и сейчас к пище не испытывала жадности. Ей нравилось само ощущение, что вокруг много продуктов. Они были самой надежной вещью, самой верной защитой…

После восьми вечера покупателей становилось меньше, и Лена начинала томиться в своем тонаре. Присаживалась на стульчик, но то и дело поднималась, протирала разделочную доску, заглядывала в холодильник, проверяя, сколько чего осталось, нет ли залежавшегося, на грани просрочки товара. Вынимала из кармана халата сотик и расстроенно-удивленно надувала щеки – время ползло очень медленно.

Из открытого окошечка тянул ледяной сквозняк. На улице метался ветер, кружа сухие крупинки снега… Хорошо, что ей до дома всего две трамвайные остановки – минут десять быстрым шагом.

Лена задумалась, вспоминая, что там на ужин, на завтрак, нужно ли в магазин заходить… Творожная масса есть, вчерашний рис в кастрюльке, яблоки. Креветок можно сварить… Да нет, выбор есть – что-нибудь приготовит. Сделает ужин, отнесет в комнату, устроится на диване, включит телевизор.

Еще раз взглянула на часы. Без семи девять. Пока перечислит Рагиму, что привезти завтра, пока снимут кассу, закроют тонар, пройдет полчаса… Успеть бы к комедии на ТНТ.

– Есть кто? – голос в окошечке; мужской, молодой голос.

– Да. – Лена поднялась со стульчика. – Заказывайте.

– А это что у вас, кровяная колбаса, что ли?

– Да. Новинка нашего предприятия.

– М-м! А вкусная?

Лена не пробовала кровяную колбасу – страшновато было: колбаса из крови, – но ответила: «Очень вкусная». В качестве того, чем торговала, она была уверена, тем более что ни разу никто серьезно не жаловался. Лишь домохозяйки иногда недовольно ворчали: «Что-то “Краковская” мне вчера не понравилась, возьму сегодня “Одесскую” лучше…»

– Ну, взвесьте палчонку. Поем, о родине вспомню.

Лена выбрала побольше, положила на весы. А невидимый человек на улице (чтобы увидеть его, Лене нужно было наклониться) продолжал говорить:

– Я сам-то родом из Тувы. Это в Сибири, южнее Красноярского края есть республика. Не бывали?

Зная, что с покупателями нужно быть вежливой, Лена с доброжелательной грустинкой в голосе ответила:

– Нет, к сожалению, не бывала.

– Зря. Представится возможность, побывайте. Самое красивое место на земле. Горы, Енисей, степи… И там такую кровяную колбасу делают – м-м! Называется хан. Вкуснее ничего нет. Я хоть русский, но очень люблю.

– Шестьдесят три рубля сорок копеек, пожалуйста.

Рука положила на стеклянную плошку для денег сторублевку. Лена отдала колбасу в целлофановом пакетике, стала набирать сдачу.

– Три сорок есть у вас?

– Да есть где-то, – голос с улицы, – холодно искать.

Ее кольнуло раздражение. «Хоть бы уж наврал просто, что нету». Насчитала монеты…

– Держите.

– Спасибо.

– Спасибо вам.

– Сейчас возьму водочки, порежу колбаски и побываю в Туве.

– Приятного вечера.

Тува какая-то… Лена нигде не бывала. Нет, в детстве родители один раз ездили с ней в Феодосию, но ей ничего не запомнилось – ей было неполных пять лет. От той поездки остались хранящиеся в серванте лакированный крабик с отломанными клешнями на подставке с надписью «Феодосия» и несколько бледно-розовых камушков в надколотой фарфоровой чашке.

В ранней юности Лена несколько раз заговаривала о том, что ей хочется куда-нибудь съездить, что вот в школе собирают группы то в Тарусу, то в Михайловское, то в Петербург, а родители грустно отвечали: «Но ведь это денег стоит, доченька… У нас до зарплаты – не знаем, дотянем опять или нет».

От прошлого светлыми лучами остались дни, проведенные на даче в Толстопальцеве. Бревенчатый дом, снаружи небольшой, но внутри казавшийся огромным из-за множества комнаток; просторный участок, где была и лужайка, и заросли малины, и настоящий еловый лес с орешником и покрытым ряской прудиком. Дача эта была старая, фамильная, но в начале девяностых тетка, мамина сестра, которой эту дачу завещали (маме отошла двухкомнатная квартира, где сейчас жила Лена), продала ее – очень нужны были деньги…

Реальный мир для Лены ограничивался Москвой, да и то в основном одним районом – Нагатино. Здесь был ее дом, здесь она ходила в садик, окончила школу, здесь, то в магазинах, то