Долина Виш-Тон-Виш - Джеймс Купер

ГЛАВА XXV

Твоя могила ведьм не привлечет

Иль духов злых толпу порой ночной;

Семейство фей, что в зелени живет,

Ее жемчужной обрядит росой.

Коллинз

По правде говоря, редко случается, чтобы философия индейца, обладающего чувством собственного достоинства, была настолько поколеблена, чтобы нарушить его невозмутимость. Когда Контент и семейство Хиткоутов появились на холме, они застали вождей все еще расхаживающими по саду с видом людей невозмутимых и исполненных серьезности, подобающей их рангу. Сопровождавший пленников Аннавон заставил их разместиться в ряд у подножия развалин, а затем стал терпеливо ждать момента, когда его начальники соизволят возобновить расследование. В этом привычном молчании не было ничего от унизительной атмосферы азиатской почтительности. Оно проистекало из привычки к самообладанию, которая научила индейца подавлять все природные чувства. Весьма сходное действие производило и религиозное уничижение тех, кого судьба ныне отдала в их власть.

Для человека, интересующегося поведением рода человеческого, было бы любопытно исследовать различие между физическим спокойствием и полнейшим самообладанием диких хозяев леса и аскетической, опирающейся на духовную силу и, однако, смиренной покорностью Провидению, которую демонстрировало большинство пленников. Мы говорим о большинстве, ибо было одно исключение. Лицо молодого Марка все еще оставалось хмурым, а его взгляд терял гневное выражение, когда случайно падал на поникшую фигуру и бледные черты матери. Было достаточно времени, чтобы эти особые свойства его характера проявились таким молчаливым образом, потому что прошло немало минут, прежде чем каждый из сахемов как будто проявил склонность возобновить беседу. Наконец Филип, или Метаком, как, не делая различия, мы будем называть его, подошел ближе и заговорил:

— Эта земля — хорошая земля. Она разноцветная, чтобы радовать глаз Того, кто ее сотворил. Одна ее часть темная и, подобно тому, как гусеница принимает окраску листа, по которому ползет, здесь охотники черные; в другой части она белая, и это та часть, где родились бледнолицые и где они должны бы умереть; иначе они могут не найти дороги, ведущей к их землям счастливой охоты. Многие настоящие воины, убитые на далеких тропах войны, все еще блуждают в лесах, потому что тропа скрыта, а их зрение затуманено. Нехорошо так сильно полагаться на хитрость…

— Жалкий и слепой поклонник Аполлиона!110 — прервал его Пуританин. — Мы не из идолопоклонников и слабоумных! Нам было даровано познать Господа. Для его избранных приверженцев все земли одинаковы. Дух способен одинаково воспарить над снегами и смерчами, ураганом и безветрием; из стран солнца и стран морозов; из глубин океана, из пламени, из леса…

Его в свою очередь прервали. При слове «пламя» палец Метакома многозначительно лег на его плечо, и когда он замолчал, ибо до того ни один индеец не заговорил бы, тот серьезно спросил:

— А если человек с бледной кожей сгорел в огне, может ли он снова ходить по земле? Разве река между этой вырубкой и сочными полями йенгизов так узка, что настоящие мужчины могут перешагнуть через нее, когда захотят?

— Это тщеславие того, кто погряз в трясине языческих мерзостей! Дитя невежества! Знай, что преграды, отделяющие небеса от земли, непроходимы, ибо какое чистое существо могло бы преодолеть немощь плоти?

— Это ложь лицемерных бледнолицых, — заявил коварный Филип, — это говорится, чтобы индеец не смог научиться их хитрости и стать сильнее йенгизов. Мой отец и те, кто с ним, однажды сгорели в этом вигваме, а теперь он стоит здесь, готовый взяться за томагавк!

— Гневаться на это богохульство значило бы отринуть жалость, которую я чувствую, — сказал Марк, сильнее задетый обвинением в некромантии, чем хотел показать. — И все же допустить, чтобы такая роковая ошибка распространялась среди этих заблудших жертв Сатаны, означало бы пренебречь долгом. Ты слышал какую-то легенду твоего дикого народа, человек из племени вампаноа, которая может навлечь двойную погибель на твою душу, если, по счастью, не будешь спасен из пасти лукавого. Это правда, что я и мои близкие были в крайней опасности в этой башне и что глазам людей снаружи казалось, что нас расплавил жар пламени. Но Господь подвиг наши души искать убежище там, куда огонь не мог добраться. Колодец стал орудием нашего спасения во имя исполнения его непостижимых планов.

Несмотря на издавна практикуемую и чрезвычайную изворотливость слушателей, они восприняли это простое объяснение того, что считали чудом, с изумлением, которое нелегко было скрыть. Восхищение великолепной уловкой было с очевидностью первым и общим чувством их обоих. И они не поверили до конца, пока не убедились воочию, что услышанное ими было правдой. Маленькая железная дверь, открывавшая доступ к колодцу для обычных домашних целей семьи, была все еще на месте. И только после того, как каждый из них бросил взгляд в глубину сруба, он, казалось, убедился в осуществимости такого поступка. Затем торжествующий взгляд блеснул на смуглом лице Филипа, тогда как черты его соратника выразили одновременно удовлетворение и сожаление. Они отошли в сторону, обдумывая только что увиденное и услышанное. И когда заговорили, то опять на языке своего народа.

— Язык моего сына не умеет лгать, — заметил Метаком успокоительным льстивым тоном. — То, что он видел, он рассказывает, а что он рассказывает, правда. Конанчет не мальчик, а вождь, чья мудрость седовласа, в то время как его члены молоды. Тогда почему бы его людям не снять скальпы этих йенгизов, чтобы они никогда больше не смогли забраться в норы на земле подобно хитрым лисам?

— Дух сахема слишком кровав, — возразил молодой вождь поспешнее, чем было свойственно людям его положения. — Пусть оружие воинов отдыхает, пока они не встретят вооруженные отряды йенгизов, иначе они чересчур устанут, чтобы сражаться со всем пылом. Мои молодые воины снимали скальпы с той поры, как солнце поднялось над деревьями, и они насытились… Почему Метаком глядит так сурово? Что видит мой отец?

— Темное пятно посреди белой равнины. Трава не зеленая, она красная как кровь. Оно слишком темное для крови бледнолицых. Это обильная кровь великого воина. Дожди не могут смыть его, оно становится темнее с каждым восходом солнца. Снега не могут выбелить его; оно остается там многие зимы. Птицы пронзительно кричат, пролетая над ним; волк воет; ящерицы ползут другим путем.

— Твои глаза стареют. Огонь зачернил это место, а то, что ты видишь, — лишь уголь.

— Огонь разгорелся и в колодце, но пылал не сильно. То, что я вижу, — это кровь.