Далеко от Москвы - Василий Ажаев

— Не оправдывайтесь, — мягко сказал Батманов и вдруг отечески погладил ее по голове. — Вопреки обычаю, приписанному мне вами, скажу, пользуясь темнотой, доброе слово: со своей задачей вы справились отлично. Сделано больше, чем можно было сделать. Когда бригады придут на пролив, всем ребятам объявим приказом благодарность. Это первый такой приказ по строительству. Чувствуете?

Скачущий лучик света помог ему увидеть, как расцвело лицо девушки. Таня на радостях испортила все дело, простодушно воскликнув:

— Вы действительно, очень добры, и я с удовольствием бы вас расцеловала!

— Ну-ну, не шарахайтесь от одной крайности к другой, вы не маятник! — невольно проворчал Батманов. — Вы думаете, я везу вас для того, чтобы говорить комплименты? Это к слову пришлось... Первую задачу вы решили, спасибо. Теперь перед вами ставится вторая, технически она еще труднее. Я говорю о переброске связи на остров. Подводный кабель под проливом, понимаете?

Он выжидающе помолчал. Таня не отзывалась, она думала не о новой задаче, а о человеке, который сейчас говорил с ней. Хорошо, что сюда, на их стройку, Сталин прислал именно его!

— Что молчите-то? — спросил Батманов. — Испугались подводного кабеля?

— Нет, не испугалась, — быстро ответила Таня, сбрасывая оцепенение. — Кабель проведем, я уже думала о нем и советовалась с Беридзе и Ковшовым. У нас есть план действий. Мы будем укладывать кабель одновременно с нефтепроводом. Вот только осмотрюсь на месте и сделаю вам подробный доклад.

— Ясно. Хотите — расскажу, каким образом я намерен распорядиться проводом, который вы провели?

— Конечно, хочу. Вообще-то я знаю, как обычно используется провод.

— Ничего вы не знаете. Я имею в виду не совсем обычное использование.

С оживлением он заговорил о том, что теперь может ввести на всем строительстве настоящую диспетчерскую службу. Управление и он обязаны знать и видеть, что происходит в любое время и в любом месте трассы. Нельзя допустить, чтобы дело зависело от случайных телеграмм и эпизодических телефонных разговоров. На каждом участке и на каждом важном пункте трассы будет теперь диспетчер — не просто дополнение к селекторному аппарату, не техническая единица, а опытный, грамотный человек, который все видит и знает. Утверждается высокая должность главного диспетчера, ему подчиняются диспетчеры на трассе, а им самим распоряжается начальник строительства.

— Гречкин? — спросила Таня.

— Да, он назначен главным диспетчером, — подтвердил Батманов. — Каждый начальник отдела должен, хочет он этого или нет, являться к селекторному аппарату в определенное время, по графику, и разговаривать со своими людьми на участках: Ковшов - с прорабами, Филимонов — с механиками, Либерман — со снабженцами. Когда это войдет в привычку, вроде ежедневного обеда, все будут удивляться, как же они обходились без этого раньше!..

На ближних участках Батманов уже ввел этот порядок. Люди не сразу привыкли к нему. Начальники отделов и их подчиненные на трассе недоумевали: «Зачем идти к проводу, если в данную минуту нет никаких вопросов?» Батманов настойчиво возражал: «Если вам не о чем разговаривать с трассой, значит, вы не знаете ее. Тем более надо интересоваться подчиненными, чаще общаться с ними!..»

Таня слышала об этом, но лишь сейчас ей стал ясен весь смысл вводимого Батмановым порядка. Она знала об особом пристрастии его к селектору; аппарат стоял у начальника строительства на столе и никогда не выключался. Чем бы ни занимался Батманов, он, не бросая дела, слушал не умолкающие ни днем, ни ночью голоса трассы. Ходили даже анекдоты, как он вмешался, услышав чью-то брань, как отменил неправильное распоряжение, как громко рассмеялся чьей-то остроумной шутке. Всем связистам и самой Тане нравилось его уважительное отношение к проводу.

— Вы хорошо знаете Панкова? — неожиданно спросил Батманов. -— Какого вы о нем мнения?

— Хорошо знаю. Это большой друг нашей семьи. Когда-то он вместе с моим отцом бил японцев и белогвардейцев. Я его очень уважаю, — ответила Таня. — Его не любили за прямоту бывший начальник стройки Сидоренко и Грубский. Он ругался с ними каждый день, в частности, из-за постройки временной связи. Панков был единственным, кто меня в этом поддерживал.

— Давно вы его видели в последний раз?

— В тот день, когда вы с ним были у нас в колонне. Панков хотел забрать с собой Генку, сынишку своего, но тот не согласился. Вы еще рассмеялись, услышав, как Генка важно заявил, что он находится на работе и не может бросить товарищей. Мальчик так ждет встречи с отцом на проливе! Почему вы спросили о Панкове, Василий Максимович?

— Беспокоюсь, от него нет никаких вестей. Уехал и пропал. На проливе — тяжелое положение. Неужели я в нем ошибся?

Они опять долго молчали, раздумывая каждый о своем. Откровенный разговор сблизил их, и Таню уже не смущали эти паузы. Мерное колыхание саней навевало на нее дремоту, и девушка, утомленная за день, незаметно задремала. Батманов не дал ей подремать и двадцати минут.

— Таня, вы спите? — спросил он, удивив ее этим коротким обращением. — Не смейте спать. Я сам никогда не сплю днем и другим не даю. Будем опять разговаривать на отвлеченные темы... Вы хорошо одернули меня, когда я заболтался... Сам себя, выходит, растревожил и сейчас нехорошо что-то на душе...

Таня догадалась, к чему клонит Батманов. Ей тоже сделалось тяжело.

— Были у вас какие-нибудь сильные переживания, или нет — я не знаю. Наверное, не было их, на лице вашем не видно ни облачка... Я теперь все чаще думаю о том, что называется личной жизнью. У нас, конечно, работа занимает главное место. Но если у человека, кроме нее, ничего нет — вряд ли его можно считать вполне человеком, — Батманов говорил спокойно и ровно, как бы думал вслух. — Мне кажется, очень многое зависит от того, как сложится жизнь человека вначале, начнет ли он с большой настоящей любви. Ведь есть и такие люди, которые никогда не любили и не понимают, что это за штука. Они даже не верят, что существует такое чувство, относят его к области литературы. — Батманов с хрустом сжал руки. — Извините меня, что я затронул эту тему. Но вы — взрослый человек, хоть только и начинаете жить. И лучше открыто смотреть на все неприглядности, чем жеманно отводить от них взор. Очень плохо, когда сближение происходит без настоящей любви. Из-за этого у мужчин и женщин возникает неправильное. легкое отношение друг к другу. Иногда это отношение сразу становится циничным... Почему вы вздыхаете, Таня? Неприятно слушать?

— Вы меня не спрашивайте, — глухо сказала Таня.

Вся сжавшись, она думала в эту минуту о своем давнем знакомстве с Хмарой. К счастью, оно оборвалось вовремя, Хмара ужаснул ее своим грубым домогательством.

— Слушать то, что я говорю, конечно, не легко, — согласился Батманов. — Что ж поделаешь, в жизни немало приходится таскать на себе тяжестей. Я вот мучительно пытаюсь понять: почему у меня не вышло настоящего семейного счастья? Ведь я, кажется, любил Анну. Она — сестра моего товарища, и все говорили нам, что мы хорошая пара, советовали жениться. Мы и поженились. Сначала жили вдвоем, потом появился сын. Выглядело все благополучно: дружная семья, только мальчишка не очень здоров. Вроде мне не в чем себя упрекнуть. Однако я сейчас места не нахожу себе и с горечью думаю: жил рядом с женой и ребенком, дышал одним с ними воздухом — и был все-таки далек от них. Анна Ивановна однажды сказала мне об этом. Собственно, вряд ли можно назвать это упреком. Женщина она умная и достойная, но относилась ко мне слишком уж уважительно и говорила несмело. Наконец отважилась: «Василий Максимович (она даже не называла меня просто по имени, и я почему-то считал это нормальным), нам с Костей не хватает тебя. Ты и живешь с нами, но тебя и нету. Больше так нельзя, мы просим тебя уделять нам побольше внимания. Сделай так, чтобы вместе, хоть на время, куда-нибудь уехать. Мы поживем втроем, и ты к нам как бы заново привыкнешь». Меня ее слова поразили, я впервые задумался над тем, что живу как-то неладно. Кстати, подоспела сдача стройки, которую я вел, мне дали отпуск. И я поехал с ними в деревню, на ее родину в Белоруссию. Там не было ни работы, ни друзей моих, только она и сын да тихая белорусская природа. Я захватил с собой мольберт и книги по искусству — дань юношескому увлечению...

Батманов как ни сдерживался, но вздохнул. Этот вздох будто ножом резанул Таню.

— Теперь я с умилением вспоминаю время, прожитое с ними в деревне, а тогда... Долго я не вытерпел, за месяц эта жизнь мне наскучила. Чего мне тогда нехватало? Пожалуй, не развлечений, а работы. После бурной жизни на стройке трудно было довольствоваться только семейным уютом. Я с облегчением вздохнул, получив срочный вызов из Москвы... Анна не сказала мне ни одного укоризненного слова, но видно, понимала, что я уезжаю с охотой... Я припомнил только один давний эпизод. В Крым, уже перед отъездом сюда, я заехал всего на сутки. И с тех пор уже не видел их...