Жизнь коротка - Гордон Диксон

— Мистер Гаррис, я желаю купить для своего поместья в Киото видное произведение американской культуры. Откровенно говоря, оно должно быть достаточного масштаба, чтобы напоминать родителям жены о моих успехах в материальной сфере всякий раз, когда их взгляд падет на данное приобретение. А я, будьте уверены, установлю его таким образом, чтобы это происходило весьма часто. Но, разумеется, оно должно обладать красотой и исторической ценностью, доказывая тем самым, что мой вкус не уступает их собственным вкусам. Тогда я вырасту в глазах родственников, завоюю уважение и восстановлю покой в своем доме. Мне сообщили, что вы являетесь незаменимым советником в этих вопросах, и я горю желанием осмотреть любые творения прекрасного, которые вы сочтете для меня подходящими.

Так вот в чем дело! Он хочет купить что-то достаточно большое, чтобы повергнуть в изумление свою утонченную родню, но не может довериться своему вкусу. И при этом, словно золотая рыбка, купается в море иен! Я буквально не мог поверить в свою удачу. Сколько же удастся с него содрать?..

— А… какого размера предмет вы имеете в виду, мистер Ито? — небрежно спросил я.

— Я желаю приобрести какой-нибудь выдающийся памятник монументальной архитектуры с тем расчетом, чтобы превратить мои сады в место поклонения его красоте. Следовательно, необходимо произведение классических пропорций. Разумеется, оно должно быть достойно поклонения, иначе все потеряет смысл.

Да, это вам не обычная продажа очередного Говарда Джонсона или бензозаправочной станции. Даже старый «Хилтон» или Зал Почета бейсбольной ассоциации Куперстауна, которые я загнал в прошлом году, пожалуй, были бы мелковаты для этого дела. Собственно говоря, Ито дал понять, что цена не имеет для него значения. Это же мечта всей жизни! Простофиля с неограниченным кредитом сам доверчиво просится в мои нежные ручки!

— Если угодно, мистер Ито, — предложил я, — мы немедленно можем осмотреть несколько вариантов здесь же, в Нью-Йорке. Мой флайер на крыше.

— С вашей стороны в высшей степени любезно нарушить ради меня свои планы, мистер Гаррис. С удовольствием соглашаюсь.

Я поднял флайер на высоту примерно около тысячи футов и повел его над полуразрушенными джунглями Манхэттена. Потом мы снизились до трехсот футов и, залетев со стороны острова Бедло, стали медленно приближаться к статуе Свободы. Я специально не торопился подходить к Обезглавленной Даме — товар всегда надо показывать лицом. Ракурс получился великолепный: огромная зеленая статуя с налетом копоти от зажигательной бомбы поднималась из залива, словно поверженный колосс.

Лицо мистера Ито не выдавало никаких эмоций. Он бесстрастно смотрел прямо перед собой.

— Вам, безусловно, известно, что это знаменитая статуя Свободы, — начал я. — Как большинство памятников старины, она доступна любому покупателю, который будет выставлять ее с подобающим уважением. Мне не составит труда убедить Бюро Национальных Ценностей в безупречности ваших намерений.

Мы кружили вокруг острова, чтобы Ито мог осмотреть статую со всех сторон и надлежащим образом оценить ее презентабельность. Однако его лицо оставалось таким же невыразительным.

— Как видите, с тех пор, как Мятежники взорвали голову фигуры, ничего не изменилось, — продолжал я, стараясь подогреть его интерес. — Тем самым памятник приобрел еще большее историческое значение и покрыл себя неувядаемой славой. Подарок из Франции, он символизирует собой родство Американской и Французской революций. Расположенная у входа в нью-йоркскую гавань, статуя Свободы для многих поколений иммигрантов стала воплощением самой Америки. А нанесенный Мятежниками ущерб служит лишь напоминанием, как легко мы вышли из этой переделки. Кроме того, он придает определенный меланхолический настрой, вы не находите? Эмоциональность и тонкая красота слиты воедино в элегантном шедевре монументальной скульптуры. А запрашиваемая цена много ниже, чем можно было бы ожидать.

Когда мистер Ито наконец заговорил, он казался смущенным.

— Надеюсь, вы меня простите, мистер Гаррис, так как мои чувства проистекают из глубочайшего уважения к благородному прошлому вашего народа… Но на меня данное произведение искусства действует угнетающе.

— Каким образом, мистер Ито?

Флайер завершил облет статуи Свободы и начал следующий круг. Ито опустил глаза и, отвечая, не отрываясь смотрел на маслянистые воды залива.

— Символизм этого разбитого памятника печалит меня. Статуя олицетворяет собой упадок некогда великой нации. Поместить ее в Киото было бы с моей стороны поступком низменным и постыдным. Я бы осквернил память вашего народа и проявил безграничное чванство.

Ну, что вы на это скажете?! Он, видите ли, оскорблен, потому что считает, что выставить памятник в Японии — значит нанести обиду Соединенным Штатам. Выходит, делая такое предложение, я задеваю его достоинство и намекаю на азиатское бескультурье. Тогда как для всякого нормального американца эта распроклятая — не более чем старая рухлядь, годная лишь на то, чтобы всучить ее иностранцам, которые рады-радешеньки ухлопать бешеные деньги за сомнительную привилегию утащить ее к себе. Нет, от этих японцев просто сойдешь с ума! Кого еще можно оскорбить, предлагая сделать то, что они считают унизительным для вас, хотя вы ничего дурного для себя в этом не видите?!

— Надеюсь, я не обидел вас, мистер Ито, — не подумав, выпалил я и чуть не откусил себе язык. Как раз этого и нельзя было говорить! Я действительно обидел его и теперь подлил масла в огонь, поставив его в положение, когда вежливость требовала отрицать это.

— Уверен, что ничего не могло быть дальше от ваших намерений, мистер Гаррис, — искренне проговорил Ито. — Всего лишь волна грусти при мысли о хрупкости величия… Само по себе это ощущение, можно сказать, даже полезно для души. Но видеть памятник постоянно — выше моих сил.

Льстивая японская учтивость или истинные чувства? Кто знает, что эти люди чувствуют на самом деле? Порой мне кажется, что они сами не ведают. Но так или иначе, его настроение надо повысить. Причем быстро. Гм-м…

— Скажите, мистер Ито, вы любите бейсбол?

Глаза Ито зажглись, словно маяки. Мрачность исчезла, замененная теплым сиянием неожиданной улыбки.

— Да! — воскликнул он. — Я снимаю ложу на осакском стадионе, но должен признаться, что до сих пор питаю тайное пристрастие к «Гигантам». Как странно, что великая игра заброшена у себя на родине.

— Однако лишь благодаря этому факту я имею возможность предложить то, что, несомненно, вызовет у вас самую горячую заинтересованность. Летим?

— Безусловно, — ответил мистер Ито. — Здешние окрестности угнетающе действуют на мою нервную систему.

Мы поднялись на высоту пятьсот футов и вскоре оставили покосившуюся груду грязной меди далеко позади. Просто диву даешься, сколько значения ухитряются придать японцы любому старому хламу. Причем нашему хламу, будто у них мало своего собственного. Но уж кому жаловаться, только не мне: я недурно живу благодаря этому. Мы пересекли Гарлем и на скорости триста миль в час промчались над Бронксом. Не было никакого смысла очищать мили выжженных равнин, и теперь весь район зарос высокой травой, ядовитым сумахом и густым кустарником. Никто там не живет, если не считать патетических группок старых смирных хиппи, не заслуживающих нашего внимания. Эта местность производила удручающее впечатление, и я хотел, чтобы мистер Ито пролетел над ней высоко и быстро.

К счастью, нам было недалеко, и через пару минут мы уже парили над объектом назначения — единственным сооружением, оставшимся сравнительно невредимым в этом бедламе. Каменное лицо мистера Ито преобразилось. Его осветила счастливая мальчишеская улыбка, и мне стало ясно, что я попал в цель.

— Ух ты! — восторженно воскликнул Ито. — Стадион Янки!

Древнее ристалище легко отделалось во время Мятежа — так, малость обуглилось, да кое-где посыпались внешние бетонные стены. Лежащие вокруг развалины, гигантские груды раздробленного кирпича, проржавевшие стальные конструкции, целые горы рухляди — все поросло кустарником и деревьями, естественно переходящими в дикий природный ландшафт. Более или менее сохранился лишь проходивший по поверхности участок подземки — огненно-рыжий скелет, покрытый мхом.

Бюро Национальных Ценностей обнесло стадион электрифицированной колючей изгородью, которую патрулировал охранник в одноместном скиммере. Я опустился до пятидесяти футов и сделал пять кругов над игровым полем, давая зачарованному мистеру Ито хорошенько насмотреться. Пусть представит себе, как восхитительно будет выглядеть этот шедевр в окружении его садов. Всякий раз, когда наши пути сближались, охранник махал рукой — он, должно быть, изнывал здесь от однообразия и скуки среди руин и чокнутых хиппи.