Повесть о граффах - Даша Клубук

было, поднять для удобства руки она себе позволить не могла…

– В Лисий Ручей тоже стоит наведаться. Тот маршрут поезда проходит через эту деревушку, – раздался голос первого плаща, на сей раз куда отчетливее.

Напарник ему что-то ответил, но Ирвелин уже не слушала их. Она прикрыла веки и направила всю силу своего сознания вперед, на возведение твердыни поверх их иллюзорного холма. «Чем крепче желание, тем крепче отражательная материя» – вспомнила она наставления Тетушки Люсии. В облако мыслей проникли воспоминания о ее неудаче в лавке кукловода Олли, но Ирвелин, не дав им шанса, тут же отбросила наваждение подальше. «Нет ничего крепче моего желания. Нет ничего крепче моего желания».

Стук. Ирвелин ощутила отрывистое давление и распахнула глаза. Черный ботинок врезался в нечто невидимое прямо перед кончиками ее пальцев. Второй стук. Второй ботинок пнул рядом.

– Эй, Круаз! Этот холм какой-то большой, по сравнению с другими-то.

Эфемер начал пинать их иллюзорный холм со всех сторон. Ирвелин ощущала давление с каждым стуком, словно она пыталась удержать стену из дюжины кубиков, стоящих друг на друге, и каждый новый стук заставлял кубики трястись, норовя вытолкнуть хотя бы один и разрушить всю стену. От напряжения Ирвелин с силой сомкнула губы, до боли придавив их зубами. На Филиппа она не оборачивалась, но знала, что он, как и она, не может отвести взгляд от черных ботинок.

Отдаленный звук колес на миг отвлек Ирвелин. Перепутать было невозможно: звук принадлежал отъезжающему листоеду.

– Слышишь, Круаз, те граффы уехали.

– Слышу, но делать выводы рано. Идем дальше.

Наконец перестав пинать их холм, эфемер обошел его и принялся за соседний. Ирвелин обрадовалась, но ослаблять свой барьер побоялась. И только дождавшись, когда оба плаща отойдут подальше, где чавканье снега уже не тревожило их слух, она ослабила хватку. Каждая клеточка ее тела трепыхала. Несмотря на холод, ее ладони вспотели.

Ирвелин аккуратно повернулась к Филиппу. Иллюзионист изогнулся как змей, чтобы видеть отдаляющихся желтых плащей. Так, в молчании и в снегу, они пролежали не меньше четверти часа, прежде чем Филипп объявил:

– Ушли.

Он убрал иллюзию, смахнул ее рукой, как навязчивый дым. Темное полотно исчезло, и лунный свет вновь накрыл их лица.

– Ты молодец, Ирвелин, – сказал Филипп, улыбнувшись ей.

Ирвелин улыбнулась в ответ. Пусть ей было холодно, пальцы ног совсем онемели, а мышцы отказывались слушаться, но сейчас она испытала настоящую радость. Желтые плащи их не обнаружили, она оставалась на свободе, а Филипп Кроунроул сделал ей комплимент. И ей даже не хотелось разбираться, с чего это обстоятельство настолько ее обрадовало.

– Можешь подняться? – спросил он.

– С трудом.

Филипп встал первым и, взяв Ирвелин под локти, помог подняться и ей.

– Мира и Август уехали, – с хрипотцой проговорила Ирвелин, присев на ближайший пень.

– Они уехали, чтобы дать понять плащам, что они никого не ждут. Скоро вернутся.

Отражатель сделала вид, что она думала точно так же, хотя, положа руку на сердце, решила было, что Август и Мира их бросили. Филипп, растирая ладони, добавил:

– На свой стыд, признаюсь тебе кое в чем. Когда эфемеры принялись за наш холм, на миг я решил, что все потеряно. Но ты оказалась надежным отражателем.

– Это не так, – возразила Ирвелин. – С первого дня возвращения в Граффеорию я только и делаю, что позорю свою ипостась. Но мне удалось немного позаниматься, когда вы уехали в Олоправдэль. У Тетушки Люсии. Она ведь, как и я, отражатель.

– Что ж, занятия пошли на пользу.

– Наверное. Тетушка Люсия не слишком со мной церемонилась, на ее уроках я отражала стрелы настоящего арбалета, так что пинки плаща-эфемера могли показаться нежным прикосновением…

Они рассмеялись, спугнув притаившихся в елях воронов.

– Филипп, ты королевский иллюзионист? – задала Ирвелин вопрос невпопад.

Перестав смеяться, он посмотрел на нее с непониманием, довольно искренним, насколько Ирвелин могла судить.

– Нет. С чего ты взяла?

Его ответ покоробил Ирвелин, но ненадолго.

– Значит, ты иллюз?

Если и были у Ирвелин сомнения насчет своей догадки, то и те только что испарились, когда Филипп метнул в Ирвелин ошалелый взгляд. Стало ясно, что про королевского иллюзиониста у Филиппа спрашивали, и не единожды, а про иллюза, тщательно скрываемой в стране профессии, Ирвелин спросила первой.

– Откуда тебе известно об иллюзах? – обронил Филипп, и весьма неосторожно. Такой ответ лишь закупорил догадку Ирвелин в блестящий флакон истины.

– От отца, – призналась она.

Филипп напряженно смотрел на Ирвелин из полутьмы. Отражатель поежилась – то ли от холода, то ли от пристального внимания темных глаз. Что ее дернуло раскрыть свое подозрение? Конфузная тишина, которая раз за разом вставала между ней и иллюзионистом? Или под влиянием стресса ей захотелось потешить свое любопытство?

– Я не могу ответить на твой вопрос, – нарушил их тяжкие переглядывания Филипп. – И попрошу тебя впредь его не задавать.

В свете луны мелькнули острые углы его лица. Между ними завыл ветер; он взбудоражил еловые ветви и скинул кучки снега на плечи. До самого возвращения листоеда они сохраняли молчание. Филипп стал вышагивать меж холмов и постоянно оглядывался на дорогу, а Ирвелин сидела на пне и ругала сама себя за бестактность.

А чего она ожидала? Она ведь знала, что иллюзы не имеют права раскрывать себя. Они даже своей семье обязаны лгать. Вопреки всем предостережениям Емельян Баулин рассказал дочери об иллюзах, о профессии, на которую наложено строгое инкогнито, но Емельян же не мог знать, что когда Ирвелин вернется в Граффеорию, то сразу же заведет дружбу с этим самым иллюзом. От отца Ирвелин знала, что они, иллюзы, несут ответственность за безопасность короля, и речь идет не о желтых плащах, не о дворцовой страже, речь идет о безопасности иного рода.

– Охрана кого-либо может быть по-настоящему эффективна лишь тогда, когда о ней и не подозревают, – так говорил ей отец.

Иллюзов в Граффеории немного. У каждого есть прикрытие, поддельная должность, благодаря которой иллюз мог быть рядом с действующим королем. И самое главное правило, закон, на котором основывается их существование: иллюз мог выдавать себя только иллюзу.

Наблюдая сквозь раскосые ветки за бледным сверкающим шаром, Ирвелин приуныла. Филипп – иллюз. Теперь, когда она это знала почти наверняка, ее открытие больше не восхищало, как раньше. Филипп был лично знаком с самим королем. Лично знаком. Надо думать, в перерывах между особенно важными переговорами они вместе пили чай, а королева угощала Филиппа лучшими пирожными из запасов дворцовой кухни. Да, Ирвелин помнила, что Филипп из знатных, но теперь, при новом знании, он отдалился от нее еще