Василий Шульгин: судьба русского националиста - Святослав Рыбас

Эти планы осуществились. Он повидался с матерью, побывал и попрощался со Ставкой, прибыл наконец в Царское Село к семье… Но это уже был путь на Голгофу.

Вспоминается такой случай. В январе 1906 года в Предсоборном присутствии был поставлен вопрос о восстановлении патриаршества, упраздненного еще Петром. Царь спросил о кандидатах, присутствовавшие иерархи никого не назвали. После долгого молчания царь сказал: «Что же, мне становиться Патриархом?»

Этот эпизод потом был истолкован, как будто он хотел отречься от престола, принять монашеский постриг и возглавить Церковь. Но кто знает, что он втайне думал?[292]

Проводив депутатов в третьем часу ночи, генерал Рузский мог перекреститься и перевести дыхание. Слава богу! Теперь Россия спасена… Его начальник штаба генерал Ю. Н. Данилов передал по телеграфу в Ставку и в столицу текст отречения. Дальше надо было ждать добрых вестей.

Однако их не последовало. 3 марта в 5 часов утра генерал Рузский был вызван к прямому проводу председателем Государственной думы Родзянко и председателем Временного правительства князем Г. Е. Львовым. Кажется, что-то случилось.

Родзянко взял быка за рога сразу: «Чрезвычайно важно, чтобы манифест об отречении и передаче власти великому князю Михаилу Александровичу не был опубликован до тех пор, пока я не сообщу вам об этом. Дело в том, что с великим трудом удалось удержать более или менее в приличных рамках революционное движение, но положение еще не пришло в себя и весьма возможна гражданская война. С регентством великого князя и воцарением наследника цесаревича помирились бы, может быть, но воцарение его как императора абсолютно неприемлемо».

Рузский опешил. Они там с ума сошли? Только что их депутаты согласовали отречение!

Он ответил, что сделает распоряжение, но не уверен, что оно будет исполнено — уже прошло слишком много времени. И потребовал объяснить, что же вчера произошло в Петрограде.

Родзянко стал длинно объяснять: вспыхнул солдатский бунт, толпа требует «земли и воли», «долой династию», «долой Романовых», «долой офицеров». Избивают офицеров. К бунту присоединились рабочие, анархия дошла до своего апогея. После переговоров с депутатами от рабочих пришли к соглашению: созвать Учредительное собрание, «которое изберет форму правления».

До Рузского дошло, что никакой монархии не будет.

Родзянко еще пояснил, что «…провозглашение императором великого князя Михаила Александровича подольет масла в огонь и начнется беспощадное истребление всего, что можно истребить».

И вот главное у Родзянко: желательно, чтобы до конца войны продолжали действовать Верховный совет и ныне действующее Временное правительство, тогда успокоение и быстрая победа будут обеспечены.

Рузского такой вольт еще больше удивил. Он спросил: значит, все предыдущие решения и назначения отменяются? Кто же во главе государства и армии?

Родзянко понял, что выражены сомнения в его и князя Львова полномочиях и ответил:

«Сегодня нами сформировано правительство с князем Львовым во главе, о чем всем командующим фронтами посланы телеграммы. Все остается в таком виде: верховный совет, ответственное министерство, действия законодательных палат до разрешения вопроса о конституции Учредительным собранием».

Они со Львовым все-таки не возражали против назначения великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим.

Но кто же во главе государства?

Рузский спросил: «Скажите, кто во главе верховного совета?»

Ответ Родзянко его убил: «Я ошибся, не верховный совет, а Временный комитет Государственной Думы под моим председательством»[293].

То есть у них там была полная сумятица: то монархия, то какой-то Верховный совет и Временное правительство, то Учредительное собрание, а теперь снова Временный комитет…

Стало понятно, что генералы влипли.

Разговор без всяких взаимных добрых пожеланий мрачно закончился в 6 часов утра.

Рузский передал содержание разговора в Ставку Алексееву, и оба генерала пришли к печальному выводу, что в Петрограде раздрай, левые партии сильно давят на Думу и что Родзянко неоткровенен и неискренен.

Алексеев хотел было собрать совещание всех командующих фронтами, но Рузский отсоветовал: генералы ничем не помогут, они знают еще меньше, чем в Ставке.

Призрак гражданской войны, от которого они вчера ушли, снова стал сгущаться.

Что же оставалось?

Каяться.

Нельзя было упускать власть из своих рук. Нельзя было давить на императора с этим отречением.

Надо было вспомнить текст присяги. Присяга гласила: «Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому, и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови…»

Рано утром 3 марта генерал-адъютанты его императорского величества с ужасом всё поняли.

Тем не менее, когда в Ставку, где уже находился отрекшийся царь, прибыли депутаты во главе с железнодорожным комиссаром Бубликовым и сказали Алексееву, что царя надо арестовать, генерал-адъютант покорно сообщил: «Ваше Величество, вы должны считать себя как бы арестованным»[294].

Последним этапом катастрофы было отречение великого князя Михаила.

В ночь с 3 на 4 марта в одном из кабинетов Таврического дворца произошел знаменательный разговор. Милюков, Керенский и Некрасов обсуждали, как будут разговаривать с будущим императором. Керенский и Некрасов яростно настаивали на отречении и Михаила, Россию они видели только республикой.

Милюков же считал, что, отказавшись от монархического строя, Временное правительство не удержит власти.

Эмоциональная картина выглядела очень тяжелой. Керенский еще накануне вечером в Совете объявил себя республиканцем и заявил членам Временного правительства о своем особом положении как представителя демократии и «особенном весе своих мнений»[295].

Но как вам понравится злая и точная оценка личности Милюкова, данная членом Исполкома Петроградского совета Н. Н. Сухановым (дворянин, из обрусевших немцев, масон, меньшевик, расстрелян в 1940 году): «…ученый представитель буржуазного монархизма, завязивший коготок в революции»?[296]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});