Отец Иоанн (Крестьянкин) - Вячеслав Васильевич Бондаренко

потрудишься…

А вечером того же дня раздался стук в дверь келии и обычное в монастыре: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас». Батюшка еле слышно отозвался: «Аминь. Войдите, ключ лежит на полочке». И после паузы в дверном проеме появилась… Царица Небесная. Троих человек, несших огромную икону, видно не было, только сам образ. От потрясения о. Иоанн не мог произнести ни слова. Уже потом ему объяснили, что икону Божией Матери «Взыскание погибших» ему передали духовные чада из Касимова. Ее завещала ему монахиня, прихожанка Никольского храма, которая спасла икону из разоренного монастыря и перед смертью завещала передать ее батюшке. Ныне эта икона находится в Сретенском храме, рядом с мощами преподобного Симеона Псково-Печерского.

После этого дела у больного пошли на поправку — визит наместника и чудесное явление касимовской иконы сделали свое дело. А вскоре сам собой закончился и духовный «затвор», который о. Иоанн определил сам для себя. (Cлово «затвор» мы ставим в кавычки, потому что настоящий монашеский затвор — это особый вид подвига, когда келия воспринимается как могила, а сам затворник полностью «умирает» для мира, посвящая себя исключительно молитве. Здесь же имеется в виду именно ограничение в общении.)

Сам о. Иоанн так рассказал об этом о. Тихону (Шевкунову):

— Когда я приехал в монастырь, то сказал себе, что я буду заниматься только своею душою, как монах. Принес в келью веник, ведро, чтобы делать самому уборку. Вдруг приходит какая-то женщина с вопросом. Я ей отказал и закрыл дверь. А в окно вижу, как она идет такая понурая по Кровавой дорожке к Святым воротам. Мне стало ее жаль, и я решил для себя: «Нет, так дело не пойдет. Надо людей выслушивать как прежде, согласно пастырским обязанностям».

И с этого дня дверь келии отца Иоанна раскрылась для посетителей.

Понятно, что первым делом к нему зачастили те, кто уже хорошо знал батюшку по его служению на приходах, — москвичи, псковичи, жители Троицы, Летова, Борца, Некрасовки, Касимова. Последних было так много, что в монастыре вскоре стала популярной шутка: «Где этот Касимов находится? Может, его к нам на Святую Горку перенести?» Приезжали и земляки батюшки — орловцы, которых он всегда принимал особенно тепло. Мало-помалу в Печорах начала образовываться целая «колония» тех, кто не мыслил своей жизни без о. Иоанна — кто-то снимал в городе комнату на неделю, две, на время отпуска, кто-то селился на полгода, на год, а уж потом начали переезжать и насовсем. Одним из самых преданных помощников батюшки был Лев Михайлович Рыжов (1935–2002) — автор прекрасной православной лирики и талантливых живописных полотен (его «Богородицу на ромашковом поле» Патриарх Алексий просил повторить трижды). Образец интеллигента-бессребреника, Лев Михайлович делал высококачественные фотокопии разных икон и буквально чемоданами привозил их в Печоры, где о. Иоанн освящал их и раздавал паломникам. Впервые увидев батюшку в Летове, Рыжов не представлял жизни без него и как-то спросил у о. Иоанна: «Вас не будет, как же я без Вас тогда?» И услышал в ответ: «Я провожу тебя, Левушка». Так и вышло — в 2002 году о. Иоанн проводил преданного ему и Церкви друга в последний путь.

Очень быстро слава о. Иоанна Крестьянкина вышагнула за тесный круг тех, кто считал его «своим батюшкой» еще в 1940–1960-х. Из уст в уста побывавшие в Псково-Печерском монастыре паломники и просто туристы передавали весть о том, что в обители живет необыкновенный монах, советы которого могут изменить всю твою жизнь. Московские верующие начали называть его между собой «доктор Айболит» (понятно почему — в те годы о. Иоанн внешне напоминал доброго доктора из недавно вышедшего на экраны фильма «Айболит-66») или «крестьянский сын». В Ленинграде, по свидетельству О. Б. Сокуровой, «о Батюшке знали не столь многие, но о нем ходили разговоры как о необыкновенном, прозорливом „старце из старцев“, всё существо которого — „сама любовь“. Увидеть его, а уж тем более побеседовать с ним мечтали как о величайшем счастье». Начали появляться и зарубежные паломники. А сам о. Иоанн пошучивал: «Живем на улице Международной, вот и стали международными» (официальный адрес монастыря — Международная, 5).

Уже в 1968–1969 годах обычной для монастыря стала картина, которую запечатлели десятки мемуаристов: после службы о. Иоанн выходил из храма в плотном кольце паломников, на ходу пытавшихся получить у него благословение либо ответ на волнующий их вопрос. С кем-то он вступал в диалог, кому-то давал краткий, но емкий ответ, кому-то вручал заранее приготовленный письменный ответ или просфорку, с кем-то мягко шутил — но так, что человек в этой шутке слышал подсказку и выход из тяготившей его ситуации. При этом иеромонах потихоньку двигался по направлению к братскому корпусу. Обычно эта дорога от Успенского и Сретенского храмов занимает минуты три, а если спускаться по лестнице от Михайловского собора — минут пять. У о. же Иоанна она занимала не меньше получаса, а то и часа — паломники одолевали его и у трапезной, и на лестнице, ведущей на второй этаж, и у самой келии. Многие уже тогда пытались фотографировать его на память, чего батюшка, как мы помним, не любил. К. Белавская, посетившая монастырь в мае 1971-го, вспоминала, что «он не запрещал, но весьма ловко уклонялся, быстро отворачиваясь или чуть отклоняясь. Так и не удалось нам сделать приличное фото батюшки».

В итоге батюшка появлялся в келии совершенно мокрый от пота. Из воспоминаний Ольги Бочкаревой: «Прибегал к себе в келию за 10 минут до обеда весь мокрый и в изнеможении падал на диванчик. Матушка Мария быстро подавала ему стакан чая или лимонного морса, а также приготовленное уже чистое сухое белье для переодевания. За эти 10 минут надо было всё успеть: и выпить чая, и переодеться, и вовремя прилететь в трапезную до прихода туда наместника. После обеда из трапезной батюшка выходил последним и очень долго шел к себе в келию, так как в коридоре его „ловили“ люди, нуждающиеся в его молитвенной помощи и добром совете».

Сначала такое количество посетителей очень смущало о. Иоанна. Выразительные следы этого смущения сохранил его письменный диалог с духовником, о. Серафимом (Романцовым), датированный 1970 годом. Он свидетельствует о том, что в начале монашеского служения батюшка проходил через серьезные искушения:

«Нынешний год — это знаменательный для меня год: мое шестидесятилетие, двадцатипятилетие служения в священном сане и трехлетие пребывания моего в монастыре. Желание-то мое осуществилось, я живу в обители, но, батюшка, вынужден каяться перед Господом и Вами — монашество мое замерло, ничего не вычитывается, пятисотница забыта. Сам себе перестал принадлежать — увы! — не могу, по причине своего слабого характера, отказать тем, кто обращается ко мне со своими душевными скорбями.

Всё, по неразумию