Sindroma unicuma. Книга1. - Блэки Хол

Альрик хмыкнул:

— Вы не могли потерять сознание, потому что на вас еще был дефенсор. К вам применили заклинание ovumo[23], изолировав слух, зрение, обоняние и тактильные ощущения. Словом, все органы осязания отрезали от действительности, погрузив в кокон. А ведь это сложное заклинание, которое осваивают на четвертом курсе. Как же могло так случиться, Генрих Генрихович?

Это могла быть 24.3 глава

Декан кашлянул со своего места:

— Что могу сказать? Сверх положенного программой третьего курса им не давали. Ты же знаешь, Альрик, что пропавшие студенты происходят из сильных висоратских семейств, и, возможно, во внеучебное время активно занимались самообразованием.

— «Сильных висоратских семейств»! — неожиданно зло процитировал профессор и бросил лопаточку в кювету, перестав помешивать. — Этой силе от роду не более пятидесяти лет, причем Касторский и его дружки — всего лишь второе поколение урожденных висоратов, обладающих способностями. Дед Касторского-младшего активно участвовал в висоризации и был причислен к избранным, заполучившим умение управлять волнами с помощью инъекций.

— Вы строги, Альрик, — начал было Стопятнадцатый, но профессор оборвал:

— Речь идет не о строгости, а о неуправляемости и неконтролируемости. Человек, единожды отведавший власти, не сможет остановиться. Искусство пользоваться с умом своими способностями приходит не за год и не за два, и даже не за пятьдесят. Оно откладывается в подкорке столетиями, и для этого нужно, чтобы сменилось множество поколений. Мудрость и опыт предков перевешивают необузданность порывов. Именно поэтому из двух зол: древних висоратских кланов, ведущих свою родословную со стародавних времен, и выскочек-нуворишей, ставших успешными после начала висоризации, — я выбираю первое.

— Лукавишь, Альрик, — по-доброму ответил декан, — объявляешь первое злом, тактично умалчивая о своей принадлежности к нему.

Вулфу схватил лопаточку и принялся яростно намешивать целебный состав.

— Сейчас речь идет не обо мне. Мы отошли от темы. Стало быть, вчера вечером Касторский и компания показывали свои достижения в области нематериальной висорики, а вы, сударыня, молча, терпели?

Заслушавшись малопонятной дискуссией, я не сразу сообразила, что профессор обращался ко мне. Когда до меня дошел смысл вопроса, то от возмущения была готова ринуться на Альрика и перевернуть на его голову кювету с мазью.

— Я не терпела.

— А именно?

— Я сопротивлялась. Как могла.

— Ясно, что ответить тем же вы не смогли бы, — Альрик смотрел на меня, мешая лопаточкой.

Чего он добивается? Признания? Но в чем? Точно так же, как Мелёшин добивался признания в том, чего я не совершала.

— Не смогла бы, — подтвердила, не отводя глаз.

Альрик взял кювету и направился ко мне. Из вредности я хотела отдернуть руку, но сообразила, что веду себя как ребенок. Протянула ладонь, а сама, надувшись, уставилась в окно. Однако обиженность продлилась недолго. Руку охватила знакомая свежесть, и ласкающие движения снова ввергли в сомнамбулический транс. Пальцы профессора рисовали в ладони, обводили линии, обласкивая каждую фалангу каждого пальца.

Раздался громкий хлопок, вырвавший меня из марева неги. Это декан с грохотом захлопнул исследовательский талмуд про полоротых студенток, гуляющих непонятно где и зарабатывающих проблемы на свою голову.

— Генрих Генрихович, будьте любезны, поставьте чайник, — обратился к Стопятнадцатому профессор. Тот кивнул и, будто у себя дома, направился в комнату, скрытую запотевшим стеклом. Оттуда послышалось приглушенное звяканье, стуки, журчание воды.

— Впервые встречаю столь низкий порог редкой тактильной чувствительности, — заметил вдруг Альрик, набрав в руку новую порцию мази и обхватив ею мою ладонь.

— То есть? — пролепетала я одеревеневшим языком.

— Вы испытываете удовольствие от малейших незначительных прикосновений, — пояснил мужчина, растирая мазь между моими пальцами. Она быстро впитывалась, точно в бездонную яму. — Имею в виду мягкое раздражающее действие.

— Ничего я не испытываю, — ответила грубо и хотела вырвать руку, но Альрик удержал мертвой хваткой.

— Не бойтесь, в этом нет ничего постыдного, — улыбнулся он неожиданно, и я, растерявшись от его улыбки, забыла, что хотела обидеться. А потом поняла, почему Вулфу никогда не улыбался на лекциях. Тогда все студентки валялись бы в экстазе, не в силах усваивать материал.

— Вовсе не стыжусь, — надула я губы и не утерпела: — А это плохо или хорошо?

— Порог чувствительности — одно из основных понятий элементарной висорики, и поступающие на этот факультет обязательно проходят тесты на определение его уровня. Например, чтобы узнать пороговое вкусовое ощущение, одним из начальных тестов является определение одной чайной ложки сахара в десяти литрах воды. А чтобы выяснить порог обоняния, испытуемый должен почувствовать и определить запах от одной капли вещества, испаряющегося в закрытом помещении на площади сто квадратных метров. Если результат окажется положительным, то задания усложняются.

Альрик смешно рассказывал, и я хихикнула:

— Мне казалось, что при поступлении должны крутить на центрифуге, брать анализы крови и просвечивать голову.

— Это тоже делают, но не в первую очередь.

— И как же мне поступить со своей низкой чувствительностью? Не податься ли на элементарный факультет?

Профессор хмыкнул. Надменность его тона куда-то испарилась, и он стал общаться проще, как и декан:

— У вас низкий порог к тактильным ощущениям. Такое обычно бывает, если в детстве ребенок недополучал родительской любви и ласки.

Закусив губу, отвернулась к окну. Не хотела, чтобы Альрик прочитал в глазах правду. Я не просто недополучила свою порцию родительских объятий и поцелуев на ночь. Я их не получала вообще, после наказаний ревя ночами в подушку, чтобы не разбудить тетку.

Не нужна мне ваша ласка. Прожила без нее уйму лет, и до старости доживу, не согнувшись. Вулфу же, будто не замечая, продолжал расковыривать рану. Вернее, он говорил и одновременно намазывал остатки крема, а после надел вторую фланелевую рукавичку на правую руку.

— Ваши рецепторы обострены до предела. Представьте струну, растянутую до невозможности и готовую вот-вот лопнуть.

— И что же делать? — спросила я севшим голосом. Перспектива лопнуть как воздушный шарик или как струна, не радовала.

— Для начала успокоиться, — сказал Альрик, бросил перчатки в грязную кюветку и отнес в дальний угол к раковине.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});