Хранители смерти - Николай Иванович Леонов

ну ты дал стране угля…»

– Мама мне рассказывала, – вдруг вспомнила Елена. – Она упомянула, что папа и дядя Витя некоторое время работали вместе. Но я тогда не посчитала эту информацию важной. Просто когда стала старше, подумала, что это какая-то ерунда. Громов мотается по заграницам, работает в газете, а папа – инженер, возится с приборами, пишет технические отчеты. Какая тут может быть связь? Я этого точно знать не могла, поэтому быстро забыла про мамины слова. Только сейчас вспомнила. А это имеет какое-то значение?

– Никакого. Вернемся за праздничный стол.

– Да, застолье. Я задула свечи и чуть не спалила себе волосы. Больше всего в тот момент мне хотелось уйти, и я даже попробовала заикнуться об этом. Но мама была против. Встрял папа: «Пусть идет, это ее праздник».

Странное дело, но как только он об этом сказал, я сразу решила остаться дома. Я почувствовала, что мы с ним как два выживших на разбитом корабле. Вокруг бушует шторм, нас швыряет по палубе, но мы все еще держимся. Только вот один из нас еще не догадался, что тонет.

На дядю Витю я смотреть не могла. Он сидел за столом напротив, и все, что он делал, вызывало у меня тошноту. Подцепил шпротинку из банки, а я смотреть не могу. Взял хлеб – тоже. Он стал ужасным. И к маме тоже что-то подобное появилось, но к Громову отвращения было больше.

А он, как назло, полез ко мне с разговорами. «Как твои дела? Расскажи. Где была, что видела? Расскажи. Какие планы на остаток каникул? Расскажи. Расскажи!» Я бурчала что-то ему в ответ, а потом поняла, что нужно отвечать нормальным голосом. Так быстрее отцепится, и никто уже не спросит меня: «Что с тобой?»

Но Громов вдруг завел разговор о моем будущем. И, главное, обращается к одному папе. «Я могу устроить ее в редакцию, даже если не поступит в институт после школы, – говорит. – Посидит у нас годик, а потом посмотрим». «Посмотрим», понимаете? Он не спрашивал. Не предлагал. Он все уже решил. Мама сказала, что это отличная идея, но до окончания школы еще четыре года и я сама пока не знаю, куда поступать. Я и ляпнула: «К папе на завод пойду». Громов засмеялся, а папа снова промолчал. Громов понял это по-своему: «Доверьтесь мне. Решено. После десятого класса устрою ее в отдел новостей». И тут папа не выдержал и закричал: «Что ты за нее все решаешь? Кто ты такой? Это моя дочь, а не твоя!» Ну и еще что-то о том, что ему надоело, что он не чувствует себя хозяином в доме. Все, кроме меня и мамы, уже прилично выпили. Я смотрела на Громова и папу во все глаза. Никогда я их такими не видела.

Они еще какое-то время орали друг на друга. Громов вспомнил, как помог папе избежать позора. А папа ему в ответ: «Да ты меня чуть под монастырь не подвел!» Я вообще ничего не понимала. Мама хотела их успокоить, но на нее среагировал только Громов. Папа маму оттолкнул в сторону. Не ударил, а оттолкнул. Слегка. Это важно. Он никогда на нее руку бы не поднял. А Громов тут же попросил, чтобы мама не вмешивалась, и предложил выпить за мое здоровье. И добавил, что ничего страшного не происходит.

Но оно произошло. Папа не унимался: «Что ты вокруг нее увиваешься? Все подарки даришь, а она тебе в рот смотрит». И Громов ответил ему: «А ты спроси у жены, чья это дочь».

Мама так и застыла на месте. А папа бросился на Громова с кулаками.

Знаете, это ведь чудовищное зрелище – видеть, как бьют твоих родителей. Папа драться не умел. Громов сразу взял его в захват, зажал ему голову и бил под дых. Помню папину голову. У него же редкие волосы были, кожа на голове сразу покраснела. Так вдруг жалко его стало. Там еще вино осталось? – Елена посмотрела на бутылку. – Допью. Мне надо.

– Может, все-таки не надо? – попытался остановить ее Стас. – Вам скоро на самолет. Да и что это вино сейчас даст? Изменит прошлое?

– Возможно, я и не полечу никуда, – заявила Елена, поднимаясь из кресла. – Вино, конечно, ничего не изменит в прошлом, но сейчас это для меня спасательный круг.

Она вылила остатки вина в бокал. Прикурила новую сигарету. В кресло садиться не стала.

– На моих глазах избивали родного человека – моего отца. А мать недавно целовалась с другим. И все это происходило в мой день рождения. Когда я это осознала, то встала на сторону папы, потому что он был в этой ситуации один.

Громов не просто так привез мне форму для карате. Он знал, что я мечтала научиться. Я тренировалась дома, глядя на экран, где Джеки Чан махал ногами и руками. Оттачивала, как мне казалось, удары. Думала, что у меня получается, но в то же время понимала, как смешно я выгляжу. Нужна практика, необходим контроль, сила воли и, конечно, настоящий учитель.

А тогда я смотрела, как Громов лупит папу, и вообще мало что соображала, кроме одного: папа слабый, он не справляется. И я решила ему помочь.

Один из приемов, который я попробовала выполнить, выглядел как удар ногой с разворота в корпус противника. Я даже названия его не знала. Зато знала, куда надо бить.

– И вы ударили Громова, – догадался Стас.

– Да, я его ударила. Изо всех сил. С разворота, с криком, которому тоже научилась у каратистов в фильмах. Попала в солнечное сплетение. Он отлетел в стену, а папа осел на пол.

Я сразу бросилась к отцу. Стала оттаскивать его, а он встать не мог, стоял на четвереньках и кашлял. Что делала мама, я не помню. А потом на меня навалился Громов. Он просто сполз по стене и упал на пол, задев меня плечом.

Мама вскрикнула и тоже подошла к папе. Помогла ему подняться. Я посмотрела на Громова и увидела на его волосах кровь. Посмотрела выше, увидела светильник. Был у нас такой, в виде стеклянного цветка на витой металлической ножке. Вот об этот цветок я Громова и приложила.

Мама тут же увела меня на кухню. А я сижу такая спокойная! Помню, что хотела вернуться, убедиться, что папа в порядке, но мама меня не пускала. Она налила мне вина и сказала: «Пей, Лена. Я тебе разрешаю». Вино я не допила, оно было мерзким. Мама ушла, а мне