Сквозь столетие (книга 1) - Антон Хижняк

В комнату вошел Мирон Павлович в веселом настроении.

— Видели? — спросил, пристально посмотрев на Пархома.

— Видел.

— Слушали?

— Слушал.

Старику очень хотелось спросить об АМО. Пархом заметил по его глазам, что Мирон Павлович намеревается задать ему вопрос, но сдерживается.

— Мирон Павлович! Ленин сказал, что теперь нужно добиться окончательной победы на военных фронтах, но не менее важно — достичь невиданных чудес на мирном фронте. Слышите, Мирон Павлович! А эти чудеса мы должны создать своими руками. Мне кажется, а я уверен, что и вы поддержите меня, одним из этих чудес должен стать ваш завод! Я уже говорил вам о том, что видел в бою, как на нас нагло лезут иноземные танки. А слушая сегодня в Кремле товарища Ленина, подумал, что и нам нужны свои танки и свои автомобили!

— Вот! Видите, Пархом Никитич! И автомобили! Золотые ваши слова! Вы правильно поняли мысль товарища Ленина! Он, когда был у нас на заводе, просил создавать свои автомобили. Я не успокоюсь до тех пор, пока сам не выведу из ворот завода наш первый советский автомобиль! Чтобы на нем красовался заводской знак «АМО»!

Утром Мирон Павлович в приподнятом настроении провожал Пархома в Лефортово, где в бывшем Алексеевской училище размещались курсы красных командиров. Мирон Павлович напросился сопровождать его и по пути рассказал, что еще совсем недавно тут из юнкеров готовили офицеров царской армии, и что эти юнкера захватили Кремль уже после победы Октября в Петрограде, и как пришлось штурмом изгонять их оттуда. Только 3 ноября революционные войска заняли Кремль и последний пункт сопротивления белогвардейцев — Александровское военное училище.

— Хотя я не ваш отец, молодой человек, — прощаясь, сказал Мирон Павлович, — но в эту минуту могу заменить отца. Вот вам мой наказ — будьте честным красным командиром. Овладевайте сложной военной наукой. А храбрости и смелости, я уверен, вам не занимать.

Первые недели пребывания в Лефортово Пархом чувствовал себя не в своей тарелке. Понимал, что на курсах — это не в армии. Хотя на фронте его на каждом шагу подстерегала смерть, а тут, в далеком тылу, безопасно, но трудно было привыкнуть к строгому распорядку, которому здесь все подчинено. Рано утром — подъем, после завтрака строевая подготовка, потом доскональное изучение пулемета и пушки. После обеда — тактика, которую преподают бывшие офицеры царской армии. Курсанты так загружены, что у них не остается ни одной свободной минуты. Кроме военных занятий они ежедневно посещали обязательный политчас. Ведь красный командир должен быть и политическим наставником красноармейцев, и опытным агитатором, уметь доходчивым словом зажечь бойцов, убедительно рассказывать о Советской власти, о партии.

Однажды во время перекура Пархом услышал интересную новость. Седовласый преподаватель, бывший полковник, подружившийся с курсантами, сказал, что в учебную программу внесены некоторые изменения. И сделано это после замечаний генерала Брусилова. На инструктивном семинаре преподавателей он высказал ряд методических соображений в отношении чтения лекций по наступательным действиям.

Приятная новость заинтересовала курсантов. Значит, один из опытнейших царских генералов перешел на сторону Советской власти! Словоохотливый преподаватель рассказал, что несколько месяцев тому назад видел красноармейскую газету «Боевая правда». В ней было напечатано, что сын Брусилова попал в плен под Орлом и был расстрелян в Киеве белогвардейцами за то, что командовал красной кавалерийской частью.

На курсах была строгая военная дисциплина. О необходимости этого говорили курсантам во время первой ознакомительной встречи, а потом еще раз на партийном собрании. Когда секретарь партячейки после выступления Пархома Гамая сообщил о том, что он член партии большевиков с дореволюционным стажем, с бурного девятьсот пятого года, и что был принят в партию большевиков на Юзовском металлургическом заводе, вспыхнули бурные аплодисменты. Гамая приветствовали младшие товарищи, ведь среди командиров, приехавших на курсы, только он один был с таким боевым партийным стажем. Он смутился от похвалы и от того, что его впервые публично так горячо приветствовали как старого члена партии. А он считал себя молодым большевиком, разве это так много — каких-нибудь четырнадцать лет пребывания в партии!

А пока что надо грызть военную науку, ведь что он знал о ней в пятом году, когда шел на борьбу с карателями со своим смит-вессоном? Или в боях под Перемышлем? Да и под Березовкой. И его, и всех друзей выручали прежде всего революционный энтузиазм и природная смекалка. Взять хотя бы Еременко или Козыря Максима, который проходил военную подготовку в партизанском отряде, а потом командуя полком. Все же наука очень нужна. Неспроста Владимир Ильич так упорно настаивал на создании первых курсов красных командиров. А то, что здесь строгая дисциплина и курсантов не пускают на прогулку, — не беда! Еще успеет познакомиться с Москвой. Очень хотелось побывать в Кремле, познакомиться с его историческими достопримечательностями, все увидеть своими глазами, а не судить по рассказам других. Когда Мария Ильинична привозила его сюда ночью, он ничего не видел, потому что приезжал и уезжал в закрытой машине.

Недавно секретарь партячейки курсов пригласил Пархома к себе на беседу, хотел поближе познакомиться с ним.

Седой мужчина с проницательными глазами во время беседы внимательно слушал Пархома. Да и Пархом кое-что узнал из биографии секретаря. Руководитель коммунистов-курсантов прошел тяжелую школу подпольщика, был в ссылке не один год, испытал, что такое сибирские морозы. На вопрос Пархома, почему не отпускают курсантов в город, ответил, что уже состоялся разговор с командованием курсов о том, чтобы с нового года курсантов отпускали небольшими группами для ознакомления с Москвой.

Однажды в солнечный морозный день Пархом вместе с товарищем, питерским парнем Михаилом, который в семнадцать лет стал красноармейцем, отправился в Кремль.

Откозыряв часовому, проверявшему их пропуска, они зашагали по кремлевской земле. Постояли возле колокольни Ивана Великого, осмотрели царь-пушку, припорошенную снегом, побывали около старинных соборов. На территории Кремля стояла тишина. Здесь не было лишних людей, ибо Кремль охраняли, туда входили по специальным пропускам.

Шли по своим делам одетые в гражданскую одежду работники кремлевских учреждений, встречались отдельные курсанты, тоже пришедшие познакомиться с Кремлем.

— Интересно, где же тот танк, что мы прислали из Березовки в подарок Владимиру Ильичу? — произнес вслух Пархом.

Михаил уже слышал от Пархома о знаменитом бое с танками и о подарке Ленину. Подумав, он сказал:

— Думаю, что такую машину не будут держать без дела. Наверное, отремонтировали и послали на фронт. У нас еще много врагов.

Пархом согласился с предположением Михаила. Придется еще долго воевать — Деникина гонят на юг, в Сибири громят Колчака, да и возле западных границ вредят разные банды. А танк хорошая вещь! В нем пулеметчики как у бога за пазухой.

Они еще и поспорили о целесообразности применения танков в открытом бою. Что-то вспомнили из прослушанной недавно лекции, а остальное добавил Пархом из своей, хотя и не такой уж богатой, практики, ведь бой под Березовкой тем и отличался, что нашей пехоте впервые пришлось столкнуться с невиданными железными чудовищами. Михаил доказывал, что такие танки пригодятся в пулеметных ротах. «Дадут таких самоходок с десяток на роту, — горячился он, — тогда эту роту ничем не прошибешь». А Пархом доказывал, что назначение танков не в этом. Считал, что их надо делать большими, чтобы можно было оснастить орудиями. Такие самоходные орудия способны быстро занять новые позиции.

— А впрочем, знаешь что, Михаил, давай перенесем нашу дискуссию на курсы. На занятиях и расскажем, что мы знаем о танках, — дружески улыбаясь, сказал Пархом.

Очевидно, и кремлевские курсанты в этот день получили увольнительные в город. По одному и группами они возвращались в Кремль.

— Много их тут сегодня, — заметил Михаил.

— Пускай гуляют, — сказал Пархом. — И нас отпустили, и им разрешили пойти в город, ведь сегодня День Красной Армии. Ровно два года ей! Вечером мы должны быть на собрании. С докладом выступит наш седовласый старик, — тепло вспомнил он секретаря партячейки.

Приближаясь к выходу из Кремля, неожиданно увидели двух курсантов, шедших им навстречу со стороны Троицких ворот. Пархом замедлил шаг.

— Михаил! — взял товарища за руку. — Возможно, я обознался, но вон тот низенький курсант похож на моего знакомого.

Тут же вспомнил о полученной от Марии Ильиничны записке. Она сообщала, что действительно на кремлевских курсах есть курсант Илларион Матусевич из Елизаветграда. «Однажды, когда он дежурил на посту номер двадцать семь, я спросила, откуда он и как его фамилия. Но о вас не сказала», — сообщала Мария Ильинична. Значит, она хотела нам обоим сделать сюрприз, мелькнула в голове мысль. Это в ее характере.