Древняя русская история до монгольского ига. Том 2 - Михаил Погодин

Старым людям на послушанье, А молодым людям для памяти. Славу поем Давыду Евсеевичу, Во веки его слава не минуется.

ПЕСНИ

Наконец, к периоду нашего повествования и исследования принадлежит множество песен, так называемых народных, обрядных, свадебных, хороводных. Основательно сказал о них почтенный собиратель и толкователь, П. В. Киреевский:

«Едва ли есть в мире народ певучее русского. Во всех почти минутах жизни русского крестьянина, и одиноких, и общественных, участвует песня; почти все свои труды, и земледельческие, и ремесленные, он сопровождает песней. Он поет, когда ему весело; поет, когда ему грустно. Когда общее дело или общая забава соединяет многих, — песня раздается звучным хором; за одиноким трудом или раздумьем ее мелодия, полная души, переливается одиноко. Поют все: мужчины и женщины, старики и дети. Ни один день не пройдет для русского крестьянина без песни; все замечательные времена его жизни, выходящие из ежедневной колеи, также сопровождены особенными песнями. На все времена года, на все главные праздники, на все главные события семейной жизни, есть особые песни, носящие на себе печать глубокой древности, и особенно там, где меньше чувствительно городское влияние. Русский крестьянин — верная отрасль своих предков, — не отступивши от них даже и в мелких подробностях своего домашнего быта, до сих пор поет эти древние песни, потому что они вполне сливаются с его чувством и с его обычаем, так же как выражали чувство и обычай его прапращура. Он дорожит своими песнями: можно сказать, что они составляют любимую и лучшую утеху его простой жизни».

Мы обратим внимание на эти народные песни, равно как и на народные сказки, которых осталось множество, хотя также подновленных и поврежденных, как былины, стихи и песни, когда будем говорить о нравах и обычаях, так как из них, собственно, и может сколько-нибудь составится понятие о народе в этом отношении.

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

Слово о полку Игореве есть целая поэма, в которой воспевается несчастный поход новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в 1183 году. Эта поэма изобилует истинными поэтическими красотами, смелыми сравнениями, счастливыми выражениями, искусным расположением. Теплое чувство, любовь к отечеству, забота о благосостоянии Русской земли, слышатся во всякой строке даровитого автора.

Что касается подлинности Слова — важнейшее доказательство состоит в языке, носящем явные признаки древности.

Пусть сомневающиеся попытаются теперь, со всеми пособиями «Грамматики» Добровского, со всеми филологическими трудами Востокова и прочих наших исследователей, со всеми напечатанными нашими памятниками, пусть, говорю, попытаются обмануть нас и написать слово о каком-нибудь Мстиславе Удалом, или Романе волынском, или Данииле галицком.

Выражения о поющих копиях, о глаголющих стягах, о червленых щитах, сравнение действий ветра со стрелами и птицами представляют совершенное сходство с языком древних скандинавских памятников. Этого сходства подделать было невозможно, так как оно открывается только ныне, благодаря новым исследованиям сравнительной филологии.

Второе доказательство, — согласие с показаниями летописей во всем, что касается истории, с небольшими, однако же, отличиями, показывающими, что автор, вероятно, участник, очевидный свидетель похода, подобно северным скальдам, имел случай знать сам происшествие в подробностях.

Третье доказательство, отрицательное, состоит в том, что подделыватель неминуемо избрал бы себе предметом какое-нибудь происшествие важное, громкое, великое, а не несчастную войну малого удельного князя.

Притом — когда оно могло быть подделано? В эпоху своего обнародования, т. е. при императрице Екатерине? Но многие выражения, слова, встречаются в древних наших памятниках, например, в былинах в приписке к Евангелию XIV века, только что недавно открытому, — кроме слова о побоище Дмитрия Донского.

А поэтический талант автора? С таким талантом всякий приобрел бы себе славу поэта, употребляя его на сочинения современные. Кто решился бы пожертвовать ею и променять на бесславие обманщика? Вместо подделки автор выдал бы сочинение от своего имени.

Но не было ли оно подделано прежде? Прежде — мысли о подделывании быть не могло: разве при Анне, Елизавете, Петре, можно было возбудить участие, произвести действие сочинением или находкой такого документа?

Не было ли оно подделано в древности? В древности никакой цели для подделки придумать нельзя. Через пятьдесят лет после похода Игоря вся Малороссия была опустошена татарами, и имя этого удельного князя, со всеми его братьями и племянниками, позабылось в народе, оставаясь только на страницах современных летописей. Тогда не думали ни о сочинениях, ни о выдумках.

Слово, по разделению М. А. Максимовича, состоит из следующих частей: запев, сбор Игоря и брата его Всеволода к походу, выступление, победа, начало новой битвы на реке Каяле, воспоминание о прежних князьях, поражение русских на Каяле, новая беда от половцев, сновидение и печаль великого князя киевского Святослава Всеволодовича, воззвание к князьям о помощи, воспоминание о прежних князьях, плач Ярославны, бегство Игоря из плена, возвращение в Русскую землю.

Предложим несколько отрывков из Слова в переводе А. Н. Майкова.

Не начать ли нашу песнь, о братья, Со сказаний о старинных бранях, Песнь о храброй Игоревой рати, И о нем, о сыне Святославле! И воспеть их, как поется ныне Не гоняясь мыслью за Бояном! Песнь слагая, он, бывало, вещий, Быстрой векшей по лесу носился, Серым волком в чистом поле рыскал, Что орел ширял под облаками! Как воспомнит брани стародавни, Да на стаю лебедей и пустит Десять быстрых соколов вдогонку; И какую первую настигнет, Для него и песню пой та лебедь, — Песню пой о старом Ярославе ль, О Мстиславе ль, что в бою зарезал, Поборов, касожского Редедю, Аль о славном о Романе Красном… Но не десять соколов то было; Десять он перстов пускал на струны, И князьям под вещими перстами Рокотали славу сами струны!.. Поведем же, братия, сказанье От времен Владимировых древних, Доведем до Игоревой брани, Как он думу крепкую задумал, Наострил отвагой храброй сердце, Распалился славным ратным духом, И за землю Русскую дружины В степь повел на ханов половецких. У Донца был Игорь, И воззрел на светлое он солнце — Только видит — Словно тьмой полки его прикрыты, Князь же Игорь: «Братья и дружина! Лучше быть убиту, чем пленену! А посядем на коней на борзых, Да хоть позрим синего-то Дону!» Не послушал знаменья он солнца, Распалясь взглянуть на Дон великий! Преломить копье свое, он кликнул, «Вместе с вами, русичи, хочу я, На конце неведомого поля! Хоть за то б и голову сложити, А испить шеломом Дону — любо!» О Боян, о вещий песнотворец, Соловей времен давно минувших! Ах, тебе б певцом быть этой рати! Лишь скача по мысленному древу, Возносясь умом под сизы тучи, С древней славой новую свивая, В путь Троянов мчась чрез дол на горы, Воспевать бы Игореву славу! То не буря соколов помчала, И не стаи галчьи побежали, Чрез поля-луга на Дон великий… Ах, тебе бы петь, о внук Велесов!.. За Сулой-рекою да ржут кони, Звон звонит во Киеве во стольном, В Новеграде затрубили трубы; Веют стяги красные в Путивле… Поджидает Игорь мила брата. А пришел и Всеволод, и молвит: «Игорь брат, един ты свет мой светлый! Святославли мы сыны, два брата! Ты седлай коней своих ретивых, А мои оседланы уж в Курске! И мои куряне ль не смышлены! Повиты под бранною трубою, Повзросли под шлемом и кольчугой Со конца копья они вскормлены! Все пути им сведомы, овраги! Луки туги, тулы отворены, Остры сабли крепко отточены, Сами скачут, словно волки в поле, Алчут чести, а для князя славы!..» И вступил князь Игорь во злат стремень, И дружины двинулись за князем. Солнце путь их тьмою заступало: Ночь пришла — та взвыла, застонала, Стоном-воем птиц поразбудила. Вкруг стоянки свист пошел звериный. Высоко поднявшися по древу, Черный Див закликал, подавая Весть на всю незнаемую землю, На Сулу, на Волгу и Поморье, На Корсунь и Сурожское море, И тебе, болван Тмутораканский! И бегут неезжими путями К Дону тьмы поганых, и отвсюду От телег их скрип пошел, — ты скажешь: Лебедей испуганные крики. Игорь путь на Дон великий держит, А над ним беду уж чуют птицы, И несутся следом за полками: Воют волки по крутым оврагам, Ощетинясь, словно бурю кличут; На красны щиты лисицы брешут, А орлы, зловещим клектом, словно По степям зверье зовут на кости… А уж в степь зашла ты, Русь, далеко! Перевал давно переступила! Ночь редеет. Бел рассвет проглянул, По степи туман понесся сизый; Позамолкнул щекот соловьиный, В поле Русь, с багряными щитами, Длинным строем изрядилась к бою, Алча чести, а для князя славы.

Вот еще несколько мест из продолжения, и конец Слова.

От зари до вечера, день целый, С вечера до света реют стрелы, Гремлют остры сабли о шеломы, С треском копья ломятся булатны, Середя неведомого поля, В самом сердце Половецкой степи! Под копытом черное все поле Было сплошь засеяно костями, Было кровью алою полито, И взошел посев по Руси — горем!..