Во всём виноваты «Битлз» - Максим Капитановский

— Вот, навещаем художников, узнаём, так сказать, чем они дышат, какие нужды и т. д. А также способствуем организации выставок. Симпатичные тут у вас чёртики. Ба, да это ж Гитлер, а это — Геринг, нет, пожалуй, Геббельс. А этот лысый?! К чему бы это тут такой лысый?! Стойте, стойте, я уж сейчас сам догадаюсь, а ты. Вадим, помолчи! Старших не перебивай! Щас, щас, — Хрущёв! Правильно?

— Да какой же Хрущёв, если у него усики. Это ж вылитый Муссолини! — все-таки перебил старшего Вадик.

— А мне говорили: Хрущёв. — разочаровался старший. — Ну ладно, а это что за черная рожа?

— А это африканский диктатор Чомбе, — нашелся Гоша.

— Что ж, неплохо, неплохо, надо подумать о персональной выставке. Будем следить за вашими успехами, — проговорил старший со змеиной улыбкой.

С тем и распрощались.

На какое-то неопределённое время Кторова оставили в покое, потом наступил тысяча девятьсот восемьдесят девятый, за ним пришёл девяностый, за ним 91-й. 92-й, и Отец Георгий как бы оказался не у дел.

Он попробовал писать современных правителей, но рога им совершенно не шли. Попытки пририсовывать власть предержащим хвосты и копыта предусматривали ростовые портреты, что было неудобным по многим соображениям. Да и почти за два десятка лет он так набил руку на четырёх китах, что на нынешних, часто сменяемых, она даже не поднималась. И случился Георгий Константинович Кторов — 1963 г. р., русский, разведён — в творческом застое, то есть практически не у дел.

Правда, он потрясающий?! Это я сейчас немного вперед забежал, потому что познакомлюсь с ним только в главе «Малый Декамерон», на даче в Красной Пахре. Но не мог удержаться, да и для вас лучше. Когда он в «Декамероне» появится, вы уже будете знать, с кем имеете дело.

Сейчас Гоша — вполне заметный на российском уровне кинопродюсер. Занимается анимационными фильмами. Художники и авторы, которым случалось с ним работать. Кторова хвалят за честность, но ругают за жёсткость. Не догадываясь, что из него можно верёвки вить. Если ввести в сценарий или в эскизы хотя бы одного чёртика. Маленького.

Спросили бы у меня! А уж я бы…

О воображении

Думай, думай, голова, — память трещину дала!

Иносказание

Да, воображение! Уж чего-чего, а его-то, у меня навалом. Когда мне было девятнадцать лет, я снимал квартиру в Тушино. Квартира двухкомнатная, но вторая комната была заперта, и пользоваться ею я не мог. Туда раз в месяц тайком под покровом темноты на часок приходила пожилая пара: мужик лет под сорок и женщина лет тридцати пяти. Они мгновенно выпивали бутылку сухого вина и после этого аж минут десять возились в кровати, по привычке изменяя своим законным супругам. Как я уже говорил, бывали раз, редко два раза в месяц, а платили хозяйке как за постоянное проживание, так что на эту вторую комнату я, бедный, мог только облизываться.

У меня тогда был довольно скудный жизненный выбор: хорошо подготовиться и поступить в институт или плохо подготовиться и вступить в Советскую армию и Военно-морской флот. Я на всякий случай готовился к обоим вариантам. Скажу заранее: подготовиться в институт я так и не смог по обстоятельствам, ради которых всё это и рассказываю.

Дом был блочный, стены тонкие — каждое громкое слово из соседней квартиры отлично слышно, особенно если к стене стакан приставить, а к стакану ухо приложить. И вот однажды, через несколько минут после ухода любовников, посещение которых настроило меня на лирический и немного грустный лад, в тот момент, когда я собирался приступить к занятиям, я услышал неясные звуки из соседней квартиры, в характере которых было трудно ошибиться. Оттуда доносились монотонные вздохи, сладострастные стоны — в общем, всё то, что сопровождает занятие любовью двух не совсем равнодушных к сексу и друг к другу людей. Звуки повторялись по нескольку раз на дню, ночью, утром, что постепенно стало вызывать у меня даже некоторое уважение. Совершенно понятно, что основную часть своего времени я проводил, прилипнув к этой стене, а применяя стакан, получал возможность слышать отдельные фразы, произносимые молодым мужским голосом. Темы разговоров были чисто бытовые, и на фоне относительно сладострастных женских стонов попахивали таким ужасающим развратом, что прямо кайф.

Я в период подготовки к экзаменам сознательно перешёл на аскетический образ жизни, дав на время отставку всем своим подружкам, рассчитывая уже после поступления на радостях оторваться по-взрослому. Одним словом, на это время я мечтал воздвигнуть между собой и любыми физическими соблазнами непреодолимый барьер. Но запретить себе думать об этом, тем более с таким звуковым сопровождением, как от этих соседей, я при всём своём желании не мог. Ещё через несколько дней родителей, занимающихся своим извращённым этим, стал порой перебивать детский голос — это было уже ВАЩЕ!

Со своего совмещённого с ними балкона через корявую шиферную перегородку я мог видеть их балконное окно с полуотдернутой шторой и край всегда незаправленной тахты. А однажды утром застал на балконе всю семью: тридцатилетнего высокого мужчину, его полненькую симпатичную развратную жену и трехгодовалого аморального сынишку. Таким макаром к слуховым образам добавились еще и визуальные, и я смог себе представить уже не просто каких-то умозрительных людей, а вполне конкретную похотливую троицу. Мне стало уже совсем не до занятий. Богатое моё воображение рисовало глубоко порочных родителей, размахивающих во время дикого соития наручниками и плётками и одетых в чёрную кожу, намордники, цепи, шипы, а ещё мне представлялся рано развращённый ребенок, грубо лишённый детства и преступно вовлечённый этими жуткими монстрами в их сексуальные игры.

Как-то в воскресенье утром, измученный бессонной ночью — соседи, кажется, не спали вообще, — я, услышав в очередной раз стоны этой полненькой сексуальной маньячки, не вытерпел и вышел на балкон, надеясь хоть что-нибудь увидеть через полузадёрнутую штору. Чисто машинально посмотрел вниз, отреагировав на громко хлопнувшую дверь подъезда, и увидел эту счастливую семью, державшуюся за руки и направлявшуюся куда-то в сторону зоопарка. Я задрал голову: в небольшом слуховом окошке, находящемся прямо надо мной, уютно и прочно угнездился толстый и наглый голубь, который, глядя мне в глаза и влёгкую треща крыльями, продолжал делать то, чем он и занимался последние три месяца — сладострастно ворковать и кряхтеть.

Когда меня спрашивают, что помешало мне поступить в институт ДО армии, я отвечаю, что голубь и воображение.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});