Холодный поцелуй смерти - Сьюзан Маклеод

Малик аль-Хан.

Призрачное сердце екнуло: почему он смотрит на нее с привычно-бесстрастным выражением идеального до слащавости лица? Неужели он не видит, что это не я, а Ханна в моем теле? Почему тогда он ее не убил? Я стиснула кулаки. Мне хотелось заорать на него, чтобы не тянул, но он бы меня все равно не услышал. Тут мое сердце снова екнуло — по другой причине. Вдруг Бабочку не удалось реанимировать? Вдруг она не смогла его разыскать и передать ему мои слова?

Проклятье. План «А» не удался — придется выдумывать другой.

Я внимательно оглядела комнату, но Некро-Нила так и не увидела. Снова посмотрела на Ханну, вырядившуюся в мое тело. Она повисла у Малика на локте. Красивая получилась пара, броская: она в бальном платье, он — в вечернем костюме и рубашке, наверняка ручной работы, и то и другое — черное-пречерное, глаз отдыхает только на треугольнике гладкой белой кожи у ворота — галстуков Малик не признавал.

— Вот она.

Ханна остановилась перед нишей — нишей, где лежала Роза.

Я скользнула вперед и оказалась так близко, что мне было видно и их обоих, и оставшуюся вообще без души вампиршу, распростертую на каменном алтаре. В нише горели свечи, отбрасывая на белый Розин саван колеблющиеся тени.

Малик стянул саван рукой, не занятой Ханной, и уставился в искаженное клыкастой гримасой лицо; темные восточные глаза были бесстрастны и непроницаемы, словно черное стекло.

— Ты ручаешься, что сумеешь вернуть ее душу в это тело? — спросил он.

— Конечно, Малик. — Ханна улыбнулась и погладила его по руке. — Я ведь тебе говорила: ты же дал мне Соединитель Душ, так что теперь достаточно маленького заклинаньица. Все займет несколько секунд.

Значит, Малик сам дал ей кинжал?! Она его не украла? И он знал, что эта «я» — не я! Прах побери, что здесь происходит?!

— Джозеф не ошибся? Тело не повреждено? — спросил Малик, не меняя выражения.

— На нем нет ни единой раны, кроме того места, откуда была взята плоть для тех, первых чар. — Ханна приподняла простыню и показала Малику кровавый кружок у Розы на бедре. — Но как только она снова станет самой собой, все сразу заживет. — Она выпустила ткань, и та мягко упала обратно.

— Как только душа вернется, тело снова будет принадлежать Розе, не так ли? — Малик посмотрел на Ханну. — И не останется никакой связи между ней и тем телом, которое ты сейчас занимаешь.

Недоумение вступило в схватку со злостью — я ощутила внутри острую боль от предательства.

— Ни малейшей, — заверила Малика Ханна.

— Хорошо. — На его лице мелькнуло удовлетворение — и погасло так быстро, что я решила, будто мне померещилось. Малик нежно провел пальцем у Розы под ухом. — А как же душа сиды? Что станет с ней?

— Тревожиться не о чем. — Ханна взяла его за руку и уткнулась в нее щекой. — В полночь ее душа исчезнет. Тогда это тело и вся мощь, заключенная в его крови, станут моими безраздельно. — Она подняла подбородок и прижала ладонь Малика к своему горлу. — С удовольствием поделюсь ими с тобой, как только пожелаешь.

Он улыбнулся — широко, так что даже клык блеснул.

— К сожалению, для этого на тебе слишком много одежды, — негромко проронил он и провел пальцем по ложбинке в декольте. — Мне сорвать ее с тебя или ты предпочитаешь раздеться сама?

Злость с недоумением продолжали упоенно биться, но рядом с ними прорезалась легчайшая надежда.

Ханна рассмеялась — низко, глуховато.

— Скоро, Малик. — Она остановила его руку. — Терпение, терпение, лучше подождем, пока не минует полночь. Тогда у нас будет больше времени.

— Нет, я слишком долго дожидался этого тела. — Глаза его вспыхнули, как у хищника. — И теперь, когда награда у меня в руках, я не собираюсь играть вторую скрипку при твоем демоне.

Он запустил пальцы ей в прическу, заставил ее запрокинуть голову и жадно припал к ее губам. Ханна застонала от предвкушения, подняла руки, вцепилась ему в плечи, было видно, как она трепещет. Он ухватился за край шелкового корсажа, дернул его, разорвал, обнажив ее по пояс, — треск отдался в тесной нише грубым эхом. Потом он положил руку Ханне на грудь, над сердцем, и она задрожала еще сильнее, сжимая пальцы у него на плечах, и тоненько всхлипнула.

Его тоже била дрожь.

Я смотрела на них, стиснув рукоять призрачного ножа, и в голове всплыли давние воспоминания — и последние сомнения рассеялись.

Давние, забытые воспоминания поведали мне, что именно так он убил мое тело — его холодный поцелуй послал по моим жилам обжигающий, мгновенно замерзающий лед, запечатал мое дыхание, остановил течение крови и биение сердца.

Так он убил меня, когда мне было четырнадцать, так он добился того, чтобы десять лет назад предъявить Автарху мое бездыханное тело…

…а сам создал узы с моей душой, удержал меня и не дал мне угаснуть.

Я перевела дух — гора с плеч!

Малик делал то, что я просила.

Тело Ханны замерло. Руки упали по швам, колени подкосились, и она бы рухнула, если бы ее не держали губы Малика, прижатые к ее губам, а еще одна его рука на затылке и вторая — на груди. Под кожей пробежало мерцание, голова повернулась — только это была уже не ее голова, а прозрачные очертания, — и отпрянула от Малика, призрачные руки толкнули его в плечи, пытаясь вырваться.

Малик медленно поднял голову, и я увидела его глаза — в них полыхал огонь.

Теперь дело было за мной.

Схватив призрачный нож, я вонзила его в спину моего тела…

…и тишину взорвал яростный вопль. Призрак Ханны повалился навзничь, но удержался на ногах и повернулся ко мне. Я ударила ее ножом еще раз, под ребра, прямо в сердце, — как она саму себя, когда воровала мое тело. Рукой с ножом я отпихнула ее, притиснув спиной к каменному алтарю. Ханна царапала мне лицо, дергала за волосы, но я вонзила нож еще глубже, а потом вцепилась ей в горло, рвала, кусала, пытаясь добраться до сонной артерии. Ханна была уже не живая — но и я тоже, а Бабочка со Шрамом научили меня, что хотя живым призраки ничего не могут сделать, мертвых они убивают легче легкого. Меня окатила горячая кровь, залила глаза, заполнила рот солоновато-медным привкусом, и я пила, бездумно, взахлеб, отчаянно, ненасытно, и выпила ее всю до капли — инстинкт подсказывал мне, что нельзя оставлять в теле ни капли, иначе Ханна так и не умрет.

Поток крови замедлился, иссяк, она стала жидкая, как вода, и призрачная плоть Ханны растворилась в воздухе под моими руками, вкус поблек, истаял — и вот уже я всасывала лишь воздух. Но я все равно хватала каждую струйку этого воздуха, рвала его пальцами, пока даже запах Ханны не канул во тьму.

Я соскользнула наземь, цепляясь за угол каменного алтаря, сытая, одуревшая от мощи, которая извивалась вокруг каждой моей косточки, как будто обезумевшие от блаженства змеи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});