Кругосветное путешествие юного парижанина - Луи Буссенар

— Я думаю, что хорошо было бы поспать часок.

— За чем же дело стало, мой друг? Отдохните на травке тихо и мирно. А я хочу, несмотря на отвращение, поглядеть, как эти животные будут есть.

Солнце только на короткое время прорвалось через плотную пелену туч, потом опять исчезло. Задул резкий ветер, глухо прогремел гром, ревущие волны с шумом разбивались о коралловые скалы.

Где-то далеко ухнула сигнальная пушка. Не «Эклер» ли подал сигнал? А может, еще какое-то судно было подхвачено ураганом и гибло неподалеку от берега? Нашим друзьям некогда было ни разузнать об этом, ни обменяться мнениями.

А туземцы, не обращая внимания на непогоду, думали только о предстоящем пиршестве. Жаркое вскоре поспело. Гарнир к нему, состоявший из овоща, окрещенного натуралистами значащим именем Solanum anthropophagorum[398], дымился на перламутровых раковинах, расставленных предусмотрительными дикарями у костров для сбора мясного сока.

Стол накрыт, пора начинать пир. Один из приглашенных к обеду, с перьями в волосах и браслетом из змеиных зубов, начал читать какое-то заклинание, без сомнения, благословлявшее столь фантастическое пиршество.

— Именем закона!.. Остановитесь!..

Громкий повелительный возглас на прекрасном французском остановил на полуслове первый же стих песнопения.

Эффект был феерический. Белые остолбенели.

Потрясенные чернокожие вскочили и схватились за оружие.

— Остановитесь!.. — вновь прозвучал тот же голос. — Повторяю!.. Слушайте и повинуйтесь! Дикари!.. В противном случае составлю протокол!

Чернокожие тотчас же опустили копья с костяными наконечниками, тяжелые деревянные дубинки, палицы из железного дерева, бумеранги. Такого спектакля наверняка никогда не видели туземцы, разбросанные от полуострова Йорка до Сиднея и от Мельбурна до реки Суон[399].

Разноцветные попугайчики вовсю болтали, сидя, как на насесте, на серебристых листьях деревьев.

— Жандармы!.. — воскликнул Фрике.

На самом деле это были не жандармы, а всего лишь один французский жандарм в парадной форме. У этого малого на голове росло всего три волоска. Был он широкоплеч, высок ростом, худощав, костист и кряжист, точно ствол вяза, нос сизый, как слива, усы закручены кверху, бородка в форме запятой, грудь украшена звездой за храбрость. Уголки походной шляпы находились в строго горизонтальном положении, кожаное снаряжение блестело, как расплавленное золото, слегка намокшие сапоги выглядели словно отлакированное черное дерево, а ножны сабли сверкали не хуже серебряного лука бога Аполлона.

Появление соотечественника пришлось весьма кстати. Несколькими ударами сапога он живо раскидал вертела, уголья и жаркое.

— Как не стыдно, дикари, — продолжал незнакомец сердитым и раздраженным голосом, — как вам не стыдно есть себе подобных? Не сметь!

Произнеся это, жандарм принял воинственную позу: окинул взглядом все вокруг, свел пятки вместе, развел носки врозь, чуть-чуть согнул колени и выпятил грудь, как во время смотра, наконец остановил взгляд на гримасничавших пленниках.

Оправившиеся от первоначального шока и взбешенные разгромом пира, когда лакомое блюдо оказалось на земле, туземцы выставили оружие и, вдохновленные австралийской Терпсихорой[400], принялись выделывать фантастические па.

На их торсах, руках и лицах были изображены белой краской кости человеческого скелета; эти произведения высокой моды являлись парадной формой, церемониальным нарядом для каннибальских трапез. У многих, в дополнение к этому, были абсолютно потрясающие татуировки. Одни изобразили у себя на щеках лакричного цвета[401] минеральными красками любимых английскими матросами рыжих блондинок, копируя то, что подглядели на морских базах.

Другие предпочитали усы. На щеках у некоторых женщин были нарисованы трубки, причем при дыхательном сокращении легких имитировалась затяжка, а при выдохе шел дым, поднимавшийся голубоватыми колечками. Изображался даже горящий табак в виде красного кружочка.

Ну и, наконец, кое-кто выколол у себя на груди красную гимнастерку солдат королевской морской пехоты, перехваченную черным поясом, с прикрепленными саблей и штыком.

Европейцы, несмотря на всю серьезность положения, давились от смеха. Один лишь жандарм по-прежнему был суров — ситуация приобрела более мрачный характер из-за тысячекратно повторяемых восклицаний: «Кик-хе-тю!.. Кик-хе-тю!..», что означало: «Хотим есть!.. Хотим есть!..»

Услышав эти слова, жандарм решил, будто его по-французски спрашивают: «Кто ты?»

— Кто ты?.. Кто ты?.. Дикари, едва прикрытые одеждой, обращаются ко мне на «ты»… Что за невоспитанность! Да ладно уж, поясню. Вы видите перед собой ж-д-дарррма Онезима-Эвсеба-Филибера Барбантона из колониальной ж-дарррмеррии!.. Награжден медалью в шестьдесят пятом, получил орден за военный подвиг в семидесятом!.. Восемнадцать лет на военной службе, пять кампаний, три ранения, и вот… попал в кораблекрушение и очутился на ваших берегах при поездке из Новой Каледонии[402].

— Кик-хе-тю!.. Кик-хе-тю!..

— Похоже, дикари, вы не умны! Вам же хуже!.. Чтобы все зафиксировать на бумаге, достаю записную книжку. Не важно, что вы не познали курс начальной школы; это не имеет значения для последствий.

Несмотря на благожелательные, с некоторым презрительным оттенком, разъяснения, вопли дикарей усилились. Загребущие лапы протянулись к храброму и бесстрастному вояке и четверым европейцам, желая тотчас же их прирезать.

Этого храбрый Барбантон не мог вытерпеть! Он выхватил саблю, сделал картинно-быстрый выпад и выдал серию команд, точно в его распоряжении находилось целое подразделение:

— Внимание!.. Мол-лчать! Именем закона!.. Заношу в протокол всю компанию, включая дам. Сборища запрещены! Разойтись, или буду стрелять! «Ма пасьянс этабу!», что означало: «Терпение мое истощилось!»

Он рванулся вперед, задел сапогом о корень и чуть не упал. Шляпа слетела наземь.

О, нежданный дар судьбы! О, невыразимое чудо! Стоило лишь этой фразе слететь с губ представителя, как говорят во Франции, «вооруженных сил», и антропофаги тотчас же побросали оружие, смиренно простерлись ниц, благоговейно повторяя: «Табу!.. Табу!.. Табу!..»

Прямо как в театре!

Потрясенный жандарм быстро поднял головной убор и величественно водрузил на голове. В конце концов, покорно кланялись-то ему! Свирепые враги теперь не осмеливались даже поднять взор. Не будучи в состоянии осмыслить столь внезапный поворот судьбы, отважный жандарм воспользовался своей магической силой, чтобы взять под защиту товарищей по несчастью.