Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая

Через пять минут подошли наши истребители, и вскоре все было кончено.

Чену оставалось жить не так уж много. Его двое мальчишек спали в палатке, а жена еще не вернулась из экспедиции. Мы сидели и разговаривали в ложбине, краем глаза наблюдая за пасущимися лошадьми.

— Как оно там, на Анзоре? — Чен ни разу на Анзоре не был.

— Знаешь… не очень. Хреново. Ты в каком смысле спрашиваешь? Природа там вроде нашей, ну знаешь, если взять Лервену, то это больше всего похоже на Косинское Нагорье. А в Бешиоре климат более южный, влажный, жаркий.

— Да это мы проходили… А вот вообще? Как там люди?

— Люди… — я задумался, — знаешь, воевать они будут всерьез.

— Я никогда не был в таких акциях, — сказал Чен, — меня в команду Ноль брали в прошлом году, но Син еще очень уж маленький, я не хотел надолго оставлять семью. Да и вообще, если подумать…

— А потом все-таки решился в Дозорную?

— Да не то, что решился. — Чен замолчал.

— Выбора не стало.

— Да, — он кивнул, — встретил сагона. В патруле.

Я уже знал эту историю. Чен с напарником получили вызов с безатмосферного маленького планетоида, а вместо ожидаемого корабля шибагов, захватившего в плен исследовательское квиринское судно наткнулись на сагонский челнок. Судно-то они освободили, а вот сами ушли с большим трудом. Напарник Чена сошел с ума… Сам Чен выдержал беседу с сагоном, и даже сумел вызвать подкрепление, и сагона, вроде бы, взорвали вместе с кораблем, но ведь они меняют тела, как перчатки, для них гибель тела мало что значит.

— Ты знаешь, он меня пугал… — Чен помолчал, — он нашел мое слабое место.

Я затаил дыхание. Люди почти никогда не говорили о содержании своей беседы с сагоном. Может, было стыдно, может, чересчур личное. Мне, например, было стыдно. Удивительно, что Чен об этом заговорил. Впрочем, ему не стыдно, он-то выдержал, не сломался, не купился.

— Не только это, но… просто мне это вот сейчас вспомнилось. Он говорил, что я погибну, что мне недолго жить осталось, что Лисса и сыновья останутся одни. Понимаешь, я ведь их люблю, и мне так страшно подумать… И он уверял, что все это не имеет смысла, что надо жить ради семьи, ради любви, а я обязательно погибну, если буду еще летать. И ты знаешь… я ведь почти поверил ему. То есть, конечно, не поверил, до глубины души — нет. Но вот сейчас я чувствую какой-то страх, что-то такое осталось внутри… И я не знаю, смогу ли себя вести достойно. Ты меня прости, если что, ладно?

— Он обманывает, — сказал я, — пойми, это же вранье.

— Да, я знаю. Но он сделал меня слабым, понимаешь?

— Все мы слабые, — сказал я угрюмо. Быть бы мне вполовину таким, как Чен…

— Я боюсь, если вдруг будет ситуация… ну, опасная… я не смогу действовать так, как надо. Буду беречь себя.

— Дэцину рассказывал?

— Да.

— Ну и что он?

Чен пожал плечами. В самом деле, а что Дэцин… что он может сделать? Только надеяться, что лучшее в нас победит.

Я и до сих пор не могу понять, что же это было — пророчество сагона? Сагон и в самом деле желал Чену добра? Или же просто совпадение? Или Чен пытался доказать себе или кому-то еще, что может действовать вопреки воле сагона? Может пожертвовать, рискнуть собой?

Я уже знал тогда, что вскоре это случится. Но не знал, как именно это будет. Даже не представлял. Хотя, конечно, уже много раз бывал в церкви Святого Квиринуса.

Я стоял у большой каменной чаши, сбоку от алтаря. Рядом со мной справа стоял Герт, и он тоже был весь в белом, а слева — Ильгет. Мои крестные. Отец Маркус молился, стоя перед нами. И я повторял молитву тихонько, одними губами. Распятие висело в воздухе, выше алтаря, под сияющим хрустальным куполом. Поначалу всегда кажется, что крест тонет в ослепительном сиянии, исходящем сверху, от готических хрустальных высоких башен храма. Но потом, как только привыкнут глаза, ты видишь крест очень отчетливо — он деревянный, большой и вырезан очень точно, со всеми деталями, беспощадно точно, никакой стилизованности, никакой искусственности, ты видишь раны на руках и ребрах Христа, ты видишь искаженное мукой бледное, залитое слезами и потом лицо, повисшее бессильно искалеченное тело, и становится страшно… И ты понимаешь, что распятие это — центр храма, и нет здесь, собственно, ничего другого, кроме вот этого дикого, невозможного, невероятного Откровения, Откровения, данного Богом.

«Бог есть Любовь». Так сказал Таро. Так написано в главной божественной книге.

Господи, помилуй…

Дай вместить. Дай понять. Дай шагнуть, если придет время, вперед и принять муку и смерть — за Тебя, за других. Научи меня жить так, жить каждую минуту, чтобы быть с Тобой.

Только таким может быть мой Господь. Только Ты один.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»[9], — читал отец Маркус. А потом обратился ко мне.

— Ландзо Энгиро, хочешь ли ты принять святое крещение Господа нашего Иисуса Христа?

— Хочу, — сказал я.

— Отрекаешься ли ты навсегда от сатаны и злых дел его?

— Отрекаюсь.

Он что-то еще спрашивал, и я отвечал, как умел. И мне было страшно, потому что все, что я произносил сейчас, отрезало все пути назад. И хоть я давно выбрал свой путь, но сказать такое — очень нелегко… Но ведь все они это сказали! Герт. Ильгет. Чен. Дэцин. И все они так живут.

Пока они так живут, сагоны на Квирине бессильны.

Я наклонил голову над каменной чашей, и холодная вода обожгла затылок.

— Крещу тебя во имя Отца… и Сына… и Святого Духа.

Мы шли с Иостом по главной улице Баллареги. Я держал на поводке Горма — после гибели хозяина пес согласился признать меня… я держал себя с ним осторожно, не чувствуя полной власти над собакой. Пока, по крайней мере… Я ведь и неопытен в этом деле. Но не взять Горма сейчас не мог — почему-то дэггеры испытывают панический страх перед собаками. Какая-то сагонская недоработка.

Странное положение наступило в Лервене. Вся страна уже в наших руках, и скоро будет избрано Лервенское правительство. Непонятно, какое. До Цхарна у нас был король, но кто же теперь согласится на короля… Что здесь будет, словом — это будут решать сами лервенцы.

Другие отряды Дозорной службы работают в Бешиоре, и они практически завершили работу. Мне бы очень хотелось увидеть физиономию Иль-Бадрага… если он жив, конечно.

И все-таки в Баллареге то и дело стреляют… И ходить приходится осторожно. Все может случиться. Работы еще очень много, особенно, конечно, у спасателей и врачей. Но и у нас… повсюду в столице засели синги, еще живые и по-прежнему готовые до конца сражаться за своего хозяина. Говорят, Анзора — исключительный случай. Здесь был всего один сагон, обычно их несколько. И к тому же сагон развоплощенный. Ведь смерть сагона — понятие относительное. Их можно только отбросить, на время лишить «работоспособности». Например, после смерти тела они долго не могут начать нормальную деятельность. Цхарн вот действовал, но его новое тело уже подготавливалось. И вообще он очень сильный сагон…

Боюсь, все, что я думаю о сагонах, звучит профанацией. Глупо это. Мы ничего о них не знаем… Просто по опыту известно, если тело сагона убить, еще очень долго о нем никто ничего не услышит. А потом может услышать снова.

— Ты не хочешь остаться на Анзоре, Ланс? — спросил вдруг Иост. Я посмотрел на него.

— Вообще-то да… хотелось бы.

Теперь мне ничто не помешает. Я могу жить здесь, работать… жениться могу. Все равно я чувствую, что женюсь на анзорийке. Навещать могилу Арни. Тем более, что и Чен рядом погиб. Ходить вот по этим серым камням, милым и близким моему сердцу. Разговаривать с людьми, пусть не такими замечательными, как квиринцы, зато — я их очень хорошо понимаю. Я сам такой же. Жить с такими, как я.

И не воевать больше. Выйти из Дозорной службы.

Вот именно — не воевать.

Я покачал головой.

— Нет, Иост… может, на старости лет. Пока не получится. Нехорошо, если я вас брошу.

— Мне кажется, я бы не смог… я вырос в Коринте. И если никогда не возвращаться в Коринту… я бы не смог, — признался Иост.

— Но я же, наверное, смогу теперь сюда летать время от времени.

— Да, конечно. И все-таки я тебе не завидую. Но ты молодец, Ланс.

— Наверное, я плохой патриот, — сказал я рассеянно, — или совсем даже не патриот.

— Ну пока, — на перекрестке Иост подал мне руку. Ему нужно было в штаб.

Мы попрощались с Иостом, и я двинулся к своей цели — лервенцы заметили что-то подозрительное в опустевшем здании склада Продовольственной Общины. Позвонили нам. Надо заглянуть, проверить… мало ли что.

Я миновал длинный дощатый забор. Осмотрелся — территория, вроде бы, пуста. Несколько мальчишек гоняют мяч на далеком пустыре… Ну и народ эти мальчишки. Только недавно здесь стоял ад кромешный, и пожалуйста — играют.