Денис Давыдов - Александр Бондаренко

Письмо осталось неотправленным. А вскоре, когда в России вышел перевод известного нам труда, Денис Васильевич перевел на русский и свое письмо, которое впоследствии было напечатано в сборнике его сочинений.

«Так как замечания мои, — говорит Давыдов, — не могут уже быть полезными сочинителю, то охранят они, по крайней мере, моих соотечественников от заблуждения, в которое был невольно введен этот знаменитый писатель ложными документами, доставленными ему пристрастными и недоброжелательными людьми»[485].

…Ко всему сказанному можно добавить, что при этом была у Давыдова еще и какая-то личная жизнь, которую мы ворошить не будем, ограничившись лишь несколькими строками из письма все тому же князю Петру Андреевичу: «Ты говоришь о вдовушке — она мила, но пока Бог с ней! Меня ждет вдовец, давно тоскующий обо мне, а именно винокуренный завод, который гораздо упоительней всех женщин мира. Я для него должен на днях скакать в Оренбургскую губернию…»[486]

Что ж, завод — заводом, это надежный источник дохода, но, значит, была и какая-то вдовушка, и совсем не обязательно, чтобы Денис даже ближайшему другу подробно обо всем рассказывал.

* * *

Тем временем Персидская война была «со славою кончена». 10 февраля 1828 года в Туркманчае подписали мир, по которому незадачливый агрессор уступал России свои Эриванскую и Нахичеванскую области, да еще и платил 20 миллионов рублей контрибуции. Генерал от инфантерии Паскевич был возведен в графское достоинство с титулом «Эриванский», награжден орденом Святого Владимира 1-й степени и получил миллион из контрибуционных денег. Грибоедов, буквально заставивший противную сторону подписать договор, был награжден чином статского советника, орденом Святой Анны 2-й степени с алмазами, четырьмя тысячами червонцев и назначен в Тегеран полномочным министром.

Возвращаться туда Александр Сергеевич не хотел, прекрасно понимая, что своего унижения персы ему не простят, но Николай I желал назначить послом человека, который бы по-настоящему знал страну, и в том он был абсолютно прав. Однако 30 января 1829 года российское посольство в Тегеране было разгромлено, его сотрудники — зверски убиты. Грибоедов действительно знал Персию: все вышло именно так, как он предвидел…

Россия, как известно, в спокойствии жить не может. В феврале 1828 года официально закончилась война с Персией, а в апреле началась война с Турцией — единственная война из происходивших с 1807 по 1831 год, в которой Давыдов не участвовал, — и длилась она до сентября 1829 года. Денис тем временем сидел в Симбирской губернии, откуда в январе 1830 года писал Вяземскому:

«Черт тебя сунул в Петербург! Твой ли это город? Дайте нам матушку Москву или берега Волги, где живет Душенька!

Обними за меня Жуковского и Дашкова, а Пушкина возьми за бакенбард и поцелуй за меня в ланиту. Знаешь ли, что этот черт, может быть не думая, сказал прошедшее лето за столом у Киселёва одно слово, которое необыкновенно польстило мое самолюбие? Он, может быть, о том забыл, а я помню, и весьма помню! Он, хваля стихи мои, сказал, что в молодости своей от стихов моих стал писать свои круче и приноравливаться в оборотах к моим, что потом вошло ему в привычку. Это комплимент и почти насмешка, но самолюбие всякий комплимент, всякую насмешку принимает за истину. Ты знаешь, что я не цеховой стихотворец и не весьма ценю успехи мои, но при всем том слова эти отозвались во мне и по сие время меня радуют…»[487]

Если уж Пушкин отмечал влияние на него стихов Давыдова, то что говорить о поэтах иного уровня? В особенности гусарские стихи Дениса имели множество эпигонов — но никто из подражателей не смог даже и подступить к давыдовскому уровню, их имена давно стерты временем и позабыты. Разве что, за одним исключением — и то благодаря нашему герою. Конечно, это не общеизвестный «Бурцов», воспетый чуть ли не всеми литераторами начала XIX столетия, но автор, оставшийся в памяти литературоведов и читаемый всеми, кто как-то соприкасается с творчеством Давыдова.

Восторженный стих, с которым Ефим Петрович Зайцевский{158} обратился к Денису, давно позабыт, да и вряд ли был особенно известен. Зато сам лейтенант флота Зайцевский вскоре обратил на себя внимание общества: в 1828 году он отличился в морском бою с турецким флотом близ Варны, а затем, командуя при сухопутном штурме сотней матросов, первым ворвался в эту крепость. За свои подвиги Ефим Петрович был награжден орденами Святого Георгия IV класса, Святого Владимира 4-й степени с бантом, золотой саблей «За храбрость» и чином капитан-лейтенанта.

Но самой, очевидно, лестной наградой, выделившей его из всех героев Турецкой войны и оставившей о нем память на века, стали стихи Давыдова, так и названные: «Зайцевскому, поэту-моряку». Понятно, что наш герой остро переживал все перипетии первой войны, в которой ему не пришлось участвовать.

Счастливый Зайцевский, Поэт и Герой!Позволь хлебопашцу-гусаруПожать тебе руку солдатской рукойИ в честь тебя высушить чару.О, сколько ты славы готовишь России,Дитя удалое свободной стихии![488]

Однако то, что произошло — это был «звездный час» Зайцевского, ибо подвигов он более не совершал, после полученных ранений оставил строевую службу и служил на военно-дипломатическом поприще в Италии, где и скончался; он общался со многими поэтами, писал стихи — но эти строки сегодня можно найти лишь в качестве приложений к давыдовским сборникам.

…Вдруг показалось, что в завершающих строках этого самого стиха, говоря о себе, Денис напророчил и судьбу адресата стихотворения:

…Но забвеньем судьба меня губит,И лира немеет, и сабля не рубит[489].

Давыдов скучает по службе, по друзьям и летом 1830 года возвращается в Москву…

В тот год в Россию пришла холера. Рассказывать о ней можно долго и много, но мы лишь уточним, что если Пушкина холера заперла карантинами в Болдине (в результате чего русская литература получила «Болдинскую осень» и обогатилась «Повестями Белкина», «Маленькими трагедиями», «Домиком в Коломне», «Бесами» и еще многими стихами), то Давыдова она вновь возвратила на службу.

«Во время холерной эпидемии 1830 года Давыдов предложил свои услуги в качестве надзирателя одного из тех санитарных участков, на которые была разбита Москва и ее окрестности. Получив в свое заведование 20-й участок, Давыдов, с присущей ему оригинальностью, внес так много нового в дело управления этим учреждением, что Московский генерал-губернатор князь Д. В. Голицын предложил всем взять его за образец. В числе приехавших к Давыдову для ознакомления с участком находился де Санглен{159}, бывший при Александре I начальником военной полиции и по самому свойству своей должности не пользовавшийся популярностью среди военных»[490].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});