Собрание сочинений: В 11 т. Т. 1: 1955–1959 гг. - Аркадий Стругацкий

Михаил Антонович наконец закричал и бросился к ним. Тог да передний с удивительной быстротой поднялся на колени, в руках его взметнулся автомат.

— Кто? ― прохрипел он, слепо водя дулом по воздуху.

— Алексей! ― закричал Михаил Антонович и упал рядом на колени, прижался, заплакал тяжелыми, злыми и радостными слезами…

Под его башмаком, вдавленный в пыль, зашуршал лист бумаги ― когда–то белый, теперь заляпанный желтой грязью, мятый, с рваными лохматыми краями. Но на нем еще можно было различить и черную лепешку Голконды, и кольцо болота, и маленький красный кружок юго–восточнее грязевого кратера. Если бы Михаил Антонович знал собственные координаты, он бы сразу увидел, что «Хиус» стоит в этом кружке. Анатолий Борисозич Ермаков, командир лучшего в мире планетолета, ошибался редко. Он и здесь ошибся только на несколько километров…

Когда Быков кончил свой рассказ, Михаил Антонович заплакал:

— Товарищи! Родные вы мои! Богдан, Ермаков…― Крупные быстрые капельки бежали по его толстым добрым щекам, застревали в многодневной щетине.

— Не надо… плакать,― с трудом проговорил Юрковский.

Он лежал в кресле рядом с матово–белым закрытым цилиндром, где дремал, плавая в целебном растворе, измученный перевязками и уколами голый Иоганыч.

Глотая слезы, Михаил Антонович переводил глаза с выпуклой крышки цилиндра на лицо Юрковского, черное как уголь, и на лицо Быкова, почти целиком закрытое темными очками–консервами.

― Не плачь, Михаил,― повторил Юрковский,― лучше еще раз настройся на Голконду…

Алексей Петрович Быков снял очки, когда тонкое и настойчивое «ту–ут, ту–ут, ту–ут» наполнило рубку.

― Маяки,― прошептал он жмурясь.― Наши маяки!..

«Ту–ут, ту–ут, ту–ут…»

— Мог бы ты, Михаил, идти по этим пеленгам? ― шептал Юрковский. Острая, ликующая гордость сверкала в его провалившихся глазах.

— Ну конечно… Ну конечно же! ― Толстый штурман тер щеки, а слезы, все такие же крупные и обильные, падали на пульт управления.― Да не то что я ― любой новичок сможет!.. Да надень ты очки, Алексей! ― страдающим голосом закричал он вдруг.― Опять ослепнуть хочешь?..

«Ту–ут, ту–ут, ту–ут»,― неслось в пространстве. Над уходящими в бездну пустынями, болотами, над багровыми тучами, над разбитыми кораблями, над изувеченным «Мальчиком», над безвестной могилой Богдана, над вечно грохочущим жерлом Голконды…

— До «Циолковского» осталось полторы тысячи километров,― сказал Михаил Антонович и полез наконец за платком.

— Не смей плакать, Михаил,― шептал Юрковский.― Дело сделано… Мы… не могли сделать… больше… Но дорога теперь открыта. А мы вернулись. Быков… я… и Гриша.

Быков снова надел очки.

«Ту–ут, ту–ут, ту–ут»,― пели далекие маяки ― плакали, ликовали, звали…

Эпилог

Быкову Алексею Петровичу, победителю земных, венерианских и прочая и прочая пустынь, украшению третьего курса Высшей Школы Космогации от недостойного планетолога Володьки Юрковского

ПРИВЕТ!

Не кажется ли тебе, краснолицый брат мой, что переписка наша носит несколько конвульсивный характер? За последние два с половиной года (поправь меня, если я ошибаюсь) отправлено мною в твой адрес четыре письма, в ответ на каковые получено всего около одного. И это последнее написано весьма размашистым почерком на половине листка школьной тетради. Истории известен только один пример переписки такой же интенсивности, а именно ― переписка царя Иоанна Грозного с беглым князем Курбским. История свидетельствует, что высокие стороны ухитрились за семнадцать лет вдвоем написать только шесть писем. Иван написал два, Курбский же ― четыре, после чего помер, вероятно от натуги. В наше время люди крепче, и я пишу тебе пятое. Правда, для этого потребовалось большое усилие воли и определенное стечение обстоятельств.

Вчера на медосмотре старший врач Леонтьев, уложив свой первый подбородок на второй, второй ― на остальные, а остальные ― на грудь, объявил, что запрещает мне участвовать в третьем походе вокруг Голконды и предписывает заняться лечебной гимнастикой и сочными (ты подумай только!) бифштексами. Сон, спортзал, бассейн, ионный душ, библиотека, а там видно будет. Я не спорил. Всякий спор с Леонтьевым сводится к созерцанию его подбородков, поднятых к потолку, и выслушиванию задумчивой реплики:

«Гм… Никак не могу вспомнить, когда у нас ближайший планетолет на Землю?»

Итак, час назад я проводил ребят в экспедицию и от великой печали решил разразиться письмом. В свое время ты просил меня рассказать, как это было. Помнится, за недостатком времени я посоветовал тебе читать газеты и смотреть популярные телепередачи. Теперь у меня оно есть. Проникнись торжественностью минуты и читай.

Восемнадцать месяцев назад, примерно в те дни, когда ты отдувался на экзаменах, с межпланетной базы «Циолковский» по приказу Краюхина, без помпезных речей и оркестра, снялись три фотонные ракеты типа «Хиус» и с интервалом в полтора часа одна за другой ринулись в розовое марево венерианской атмосферы. Первый планетолет шел под вымпелом Адмирала Безводных Океанов Михаила Антоновича Крутикова. Адмирал, грузный и безукоризненно выбритый, лично встал у пульта управления. Глаза его сияли. Могучий корабль, изрыгая фиолетовый огонь, несся на пеленги маяков ракетодрома второго класса Урановая Голконда. Трижды озарилось фиолетовой вспышкой багровое небо. Трижды лопнули тяжелые тучи. Трижды дрогнули смолянистые пески. Пятилапые стальные гиганты, тяжело раскорячившись, стали рядом, зарывшись в щебень реакторными колоннами.

Из них полезли люди в спектролитовых колпаках, автоматические танкетки, землеройные агрегаты, гусеничные вездеходы с герметичными кабинами. Люди разделились. Восемь человек на двух вездеходах, груженных минами, двинулись на восток ― рвать скалы, расширять ракетодром, ставить дополнительные маяки. Они скрылись в черном тумане, и вскоре из–за горизонта покатился глухой грохот, взметнулись косматые грибы разрывов.

Двадцать строителей под командой Виктора Гайдадымова (того, что строил порт «Большой Сырт» на Марсе) уселись на свои странные машины и не спеша отправились на юг, к горному хребту, планировать, расчищать, котлованить строительную площадку для будущего города–порта. Никем в общей суматохе не замеченные, в том же направлении скрылись два ракетомобильчика с астробиологами: серебристые маленькие «блохи» стремительно и беззвучно понеслись, пожирая пространство четырехкилометровыми прыжками, на поиски Горячего Болота. В каждой такой «блохе», сидя на банках со спиртом и формалином, на пластмассовых контейнерах для образцов, тряслись от возбуждения трое любителей внеземной флоры и фауны, с голодными глазами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});