Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

А у себя дома они цари, не забывай.

Ужин подавали после захода солнца, когда Александр закончил первый сеанс позирования для Апеллеса на деревянном коне. Он счел, что великий мастер решит начать с более трудного.

– А завтра отведите меня в конюшни и выведите для меня Буцефала: он тоже должен попозировать, – заявил художник, бросив снисходительный взгляд на деревянную фигуру, которую Евмену удалось спешно добыть у одного ремесленника, изготовляющего театральную бутафорию.

– Тогда советую тебе зайти к моему повару и взять медовых сухарей, чтобы подружиться с Буцефалом, – сказал Александр. – Он до них большой любитель.

Стольник объявил, что столы накрыты. Апеллес нанес последние штрихи, после чего Александр слез с деревянного скакуна и подошел к художнику:

– Можно посмотреть?

Царь кинул взгляд на огромный щит, и его настроение вдруг резко переменилось. Мастер набросал углем основные линии образа, быстрыми, вихревыми штрихами, лишь изредка приостанавливаясь, чтобы проработать некоторые детали: глаза, пряди волос, пальцы, раздутые ноздри Буцефала, бьющие об землю копыта…

Апеллес украдкой следил за его реакцией:

– Это лишь набросок, государь, еще далеко до завершения. Цвет и объем все переменят…

Александр поднял руку, не дав ему договорить:

– Это уже шедевр, Апеллес. Здесь ты проявил свою самую сильную сторону; остальное всякий может вообразить.

Они вместе вошли в пиршественный зал, где их ждали правители города, главы священных коллегий и друзья царя. Александр заранее приказал соблюдать меру во всем, не желая, чтобы у эфесян сложилось о нем и его товарищах превратное мнение. «Подруги», которых привели гости, ограничились игрой на музыкальных инструментах, танцами и несколькими невинными шутками, а вино подавали на греческий лад – на три четверти разбавленное водой.

Апеллес и Лисипп были в центре внимания, поскольку находились в зените своей славы.

– Я слышал действительно любопытную историю! – сказал Каллисфен, обращаясь к Апеллесу. – Про портрет, который ты делал для царя Филиппа.

– Вот как? – ответил Апеллес. – Ну так расскажи, а то я что-то не припомню.

Все рассмеялись.

– Хорошо, – продолжил Каллисфен, – я перескажу так, как рассказали мне. Значит, царь Филипп послал за тобой, потому что хотел повесить в Дельфах свой портрет, но сказал: «Сделай меня чуть-чуть покрасивее… в общем, не рисуй меня со стороны слепого глаза, подправь осанку, пусть волосы будут почернее, не преувеличивай, но ты меня понял…»

– Кажется, я слышу его самого, – рассмеялся Евмен и изобразил голос Филиппа: – «В общем, я приглашаю хорошего художника, а потом еще сам же должен все ему объяснять?»

– А, теперь я вспомнил, – от души рассмеялся Апеллес. – Именно так он и сказал!

– Тогда продолжай сам, – предложил Каллисфен.

– Нет-нет, – засмущался художник, – мне очень забавно слушать.

– Как тебе угодно. Итак, мастер закончил наконец свою картину и приносит ее в залитый светом двор, чтобы царственный заказчик мог ею восхититься. Кто из вас был в Дельфах, те видели: какая красота, какой блеск! Царь в золотой короне, в красном плаще, со скипетром, просто сам Зевс-громовержец. «Тебе нравится, государь?» – спрашивает Апеллес. Филипп смотрит с одной стороны, с другой и вроде не убежден. Спрашивает: «Сказать, что я думаю?» – «Конечно, государь». – «Ну, так, по-моему, на меня не похоже».

– Верно, верно! – подтвердил Апеллес, смеясь все более заливисто. – Я действительно сделал ему черные волосы, ухоженную рыжеватую бороду, и в результате он сам себя не узнал.

– И что дальше? – спросил Евмен.

– А дальше самое интересное, – продолжил Каллисфен, – если история правдива. Значит, картина во дворе, чтобы ею любоваться при полном свете, и в этот момент проходит один конюх, держа под уздцы царского коня. Животное, проходя мимо портрета, к изумлению присутствующих, остановилось и начало махать хвостом, трясти головой и громко ржать. Тогда Апеллес посмотрел на царя, потом на коня, потом на портрет и говорит: «Государь, можно сказать, что я думаю?» – «Клянусь Зевсом, конечно», – отвечает тот. «Мне неприятно говорить это, но, боюсь, твой конь разбирается в живописи лучше тебя».

– Святая правда, – рассмеялся Апеллес. – Клянусь, все было именно так.

– А что он? – спросил Гефестион.

– Он? Пожал плечами и говорит: «А! Ты всегда прав. Но я все-таки заплачу. Раз уж ты ее сделал, я ее оставлю у себя».

Все захлопали в ладоши, и Евмен подтвердил, что выплата состоялась – за картину, которую все хвалили, даже те, кто ее не видел.

Теперь Апеллес ощутил себя в центре внимания и, как опытный актер, продолжал удерживать сцену.

Александр под предлогом того, что ему рано вставать, так как утром нужно осмотреть морские укрепления, удалился, и вечеринка продолжилась с новыми винами, чуть менее разбавленными, и новыми подругами, чуть менее скромными.

Войдя в свои апартаменты, он обнаружил там Лептину, ждавшую его с зажженной лампой, но в очевидном расстройстве. Александр внимательно посмотрел на нее, но она отвернулась, чтобы осветить спальню, и ему не удалось понять причину ее недовольства, а спрашивать он не стал.

Однако, открыв дверь в свою комнату, он все понял. На его ложе лежала обнаженная Кампаспа в позе какой-то мифической героини, трудно сказать какой: возможно, Данаи в ожидании золотого дождя, а может быть, Леды в ожидании лебедя.

Девушка встала, подошла и раздела его, потом опустилась перед ним на колени и стала ласкать его бедра и живот.

– Уязвимая точка твоего предка Ахилла была в пятке, – прошептала она, подняв на него свои подведенные глаза. – Твоя же… Посмотрим, помню ли я ее еще.

Александр погладил ее по голове и улыбнулся: в результате общения с Апеллесом девушка не могла выражаться иначе, чем мифологическими образами.

Глава 12

Александр покинул Эфес к середине весны и двинулся в сторону Милета. Лисипп, поняв, чего ждет от него царь, отправился в Македонию с письменным приказом регенту Антипатру: Александр просил его предоставить скульптору все необходимые средства для грандиозного произведения, за которое тот взялся.

Сначала Лисипп высадился в Афинах, где встретился с Аристотелем. Тот уже давал регулярные уроки под сводами Академии. Философ принял его в небольшой уединенной комнатке и угостил прохладным освежающим вином.

– Наш царь поручил мне передать тебе привет и выразить почтение, а также сообщить, что при первой же возможности он напишет тебе письмо.

– Спасибо. Эхо о его походе быстро достигло Афин. Триста комплектов доспехов, что он послал в акрополь, привлекли тысячи зевак, а памятная надпись, в которой исключены спартанцы, пронеслась ветром до самых Геркулесовых столбов. Александр умеет заставить говорить о себе.

– А как настроение у афинян?

– Демосфен по-прежнему влиятелен, но поход царя глубоко поразил воображение народа. Кроме того, у многих родственники вместе с его войском или флотом воюют в Азии, и это толкает их