'Канцелярская крыса' - Константин Сергеевич Соловьев

Не так, как стучит скучающий клиент. Скорее, как раздосадованный хозяин.

- Щука! А ну греби плавниками! Где тебя носит?

С Щуки окончательно сошел налет дерзости. Он вжался в холодный камень и, казалось, хотел скорчиться до размеров икринки. Железные зубы сцепились друг с другом, и только это не давало им лязгать.

- Кто это там? А ну говори! – Герти на всякий случай ткнул ему под подбородок револьвером. Получилось неловко, не было выучки.

- Бойл, - выдохнул Щука, цветом лица сам напоминающий лежалую рыбу с прозеленью, - Б-бойл! Ох, дела наши плохи… Ах ты ж червивая рыбья требуха…

Муан выругался на неизвестном Герти языке. Но с таким чувством, что уточнять смысл произнесенных слов не требовалось.

Бойл. Герти мгновенно вспомнил все, что слышал про этого человека. Отчаянно заныло под ложечкой, тело налилось трусливой тяжелой слабостью. Бойл – палач, садист, безраздельный владетель притона. Это уже не Щука, кусачая, но мелкая рыбешка, мгновенно понял Герти. Бойл – это уже всерьез.

Но сейчас нельзя было позволить страху завладеть сознанием. Оцепенение было равнозначно смерти.

- Спокойно! Да не дрожи ты так! Что с того, что Бойл?

- Если он узнает, что я пустил вас вниз… - голова Щуки замоталась на шее, как у китайского кивающего болванчика, - Всех на корм крабам, вот что. Пропали мы. Бойл не спустит…

- Да не такой же он, наверно, дурак, чтоб убивать людей за такую мелочь? – попытался усмехнуться Герти, - Никто не убивает собственных покупателей!

- Только не Бойл. Всех, и меня и вас… По кусочкам… на корм крабам… Никто не должен видеть нырнувших! Чертов Стиверс, чтоб из тебя уху сварили… - Щука начал негромко всхлипывать.

Герти раздраженно дернул его за рукав:

- Прекрати! Еще ничего не кончено!

«Нет, конечно, - ответил ему внутренний голос, едкий и сардонический, - Все кончено, ты и сам это знаешь. Только глупая мелкая рыбешка прыгает, захватив наживку, трепыхается и храбрится. Большая и сильная рыба встречает свою судьбу с достоинством. А тебе не выйти из этого подвала».

Мысль о револьвере, мелькнувшая было спасительным воздушным пузырем, мгновенно лопнула. Вступить в перестрелку с бандитами, несомненно, имеющими и надлежащий арсенал, и опыт по его использованию? Смешно думать, будто у него при таком раскладе будет хоть какой-то шанс. Не больше, чем у рыбы попасть в яблочный пирог.

Ладно, допустим, они смогут забаррикадироваться в погребе. В тактическом отношении это будет удачный ход, но не надо быть пророком, чтобы понять, этот ход изогнут слепой петлей и не ведет к спасению. Погреб глухой, без потайных выходов и лазеек. Они в самой сердцевине Скрэпси, внутри этого гнилого плода, и единственный выход перекрыт. На поверхности не услышат ни криков, ни выстрелов, доносящихся из каменного мешка. А даже если услышат, разве что пожмут плечами. Такими звуками старый добрый Скрэпси не удивить.

Кончится тем, что их попросту задавят, как угодивших в ловушку крыс. Или возьмут измором. Банде Бойла даже не придется рисковать, подставляя головы под пули. Голод и жажда сделают все сами. Герти зажмурился, на миг представив себе эту перспективу. Сколько дней трое запертых под землей людей выдержат, прежде чем начнут пить зловонную, покрытую черной тиной, воду? Сколько они выдержат, прежде чем начнут есть рыбу, что плавает в тех же источниках?..

- Щука! Давай сюда! Под какую ты корягу забился? Или сам рыбы объелся? – громыхнуло наверху. Топот сапог стал ближе.

- Иди наверх! – шепотом приказал Герти Щуке, и шепот этот получился не очень-то уверенным, - А мы останемся здесь. Пусть уйдут.

- Не годится, - кратко сказал Муан.

И был прав. Возможно, Щуке и удастся успокоить подозрительность своего патрона, может даже, бандиты вскоре покинут притон. Но что потом? Как станет Щука обращаться со своими гостями, лишь только за Бойлом закроется дверь? Роковое слово – «Канцелярия» - уже произнесено. Кто после такого откроет им дверь? Ведь это то же самое, что предложить явившейся Смерти оселок – подточить косу. Не проще ли Щуке будет одолжить у охранника его жуткий дробовик, да и пальнуть вниз, растерзав их с Муаном картечью?..

- Щука, ты в подвале что ли?

Дверь в другом конце каменной кишки затрещала на своих старых петлях. Рука, взявшаяся за нее, была крепка и уверена. И Герти знал, что спустя секунду она распахнет эту дверь настежь, пропуская вниз свежий воздух, свет и чужие взгляды.

Думай, взмолился мысленно Герти, ощущая скрип так отчетливо и явственно, будто сам и был этой дверью. Думай, рыбья твоя голова! Дело дрянь, конченное дело, но думай, пожалуйста, думай!..

Мысли сновали верткими рыбками в мутной воде, да только двигались они без всякого смысла, и ловля их оказалась делом совершенно напрасным[11]. Все эти мысли были пропитаны паникой, ядовит и бесполезны. Потому что думал их человек, поддавшийся страху, человек, сродни не нажимавший спусковой крючок, не знающий, как действовать в подобных положениях. Проще говоря, думал их Гилберт Уинтерблоссом. Который на этом месте оказался решительно бесполезен. Здесь требовался другой человек.

Например, полковник Уизерс.

Единственный способ сохранить контроль над ситуацией и выжить - стать полковником Уизерсом. Примерить его потрепанную форму, принять его образ мыслей. Соединиться разумом с человеком, который испытал тысячи всех возможных опасностей, и все равно остался жив. С человеком, про которого Герти ничего не знал, кроме того, что тот был безумным и самоуверенным психопатом, настойчиво ищущим смерти на всех открытых континентах.

Не обращая внимания на скрип приоткрывающейся двери, Герти сунул револьвер за пояс. Щука даже не заметил этого, как не заметил бы, наверно, и землетрясения, а вот на лице Муана появилось удивление.

- Вы что-то придумали, мистра?

Герти коротко выдохнул, очень надеясь на то, что вдохновение, рожденное отчаяньем, не сыграет с ним злую шутку.

- Кажется, я кое-что придумал. Но нам всем придется держаться сообща. Один ошибется – смерть всем. Поняли? Смотрите на меня. Подыгрывайте. Бога ради, Муан, только не на твоем мабу…

Больше он сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась. В подвал хлынул свет, столь яркий, что можно было подумать, будто снаружи царит солнечный день. Но свет этот был гальванический, едкий, режущий глаза. Мгновенно выхвативший все три человеческие фигуры в подвале и припечатавший к холодной стене их искаженные тени.