Львиная охота - Александр Щёголев

— Снимай людей, капитан. Да, все посты снимай, тут у нас полная идиллия.

— Едва пришел срок, — рассказываю я, захлебываясь слюной, — помчался малыш в церковь, чтобы взять себе новое имя — то, с которым мужчина представлен Богу. Так и появился на свет Инносентус. А родители не сообразили попросить святого отца отложить обряд, не разобрались, чем на самом деле вызвано стремление сына поскорее креститься…

— Опоздали, — с горечью констатирует Инна.

Он машет рукой, отворачивается и лохматит свою седую шевелюру; он сильно раздосадован — не от того ли, что подчиненные слышат мои чудовищные откровения?

А подчиненные его заняты делом. Квадратноголовый здоровяк в шортах и в рубашке с расстегнутым воротом (без пиджака! без галстука!) колдует над моим креслом, выполняя приказ начальства. Тщательно и осторожно этот человек обрабатывает застывшую паутину, прыская элиминатором из баллончика. И пошла реакция: пластиковые языки пускают водичку, на их поверхности появляются кристаллики, резко пахнет эфиром.

— О Боге-то наш малыш думал меньше всего, — бросаю я в воздух больные фразы. — Будущий оперативник, волк. Бог для таких — всегда средство. Прежде всего он хотел удивлять. Тщеславный папаша, нарекающий новорожденного сына, хочет удивить соседей и родственников жены; тщеславный писатель, придумывающий персонажу имя, хочет удивить весь мир. Ну а этот молодой бунтарь был одновременно и папашей, и новорожденным, и писателем, и персонажем. Он помнил и о своих соседях, и обо всем мире. Какой же он был тщеславный… Эх, шеф, шеф! Не знали вы тогда, что второе имя выбирается сердцем, что это не разумная реакция головы. «Инносентус» в переводе с мертвых языков — «невинный». Мужчина, выбравший такое имя, как бы объявляет на весь мир, что он — вечное дитя, инфантильное и беззащитное существо. Только таким невротикам и служить в Службе Контроля…

Полимер разваливается на низкомолекулярные продукты, путы слабнут, гибнут, осыпаются. Руки и ноги у меня уже свободны, но Инну с его свитой это совершенно не беспокоит! Оперативники также разваливаются, теряют стержень, ибо сложная и ответственная операция неожиданно превратилась в скучную рутину. Террорист Мигель арестован, а беллетрист Жилов, мягко выражаясь, не в себе… Великолепно. Мой Театр-Для-Идиотов нашел своих зрителей. Изображать юродивого, оказывается, совсем не сложно — только разреши себе вытащить на всеобщее обозрение то, что и так всегда с тобой.

Спрашивается, в самом ли деле я симулирую?

— Похожая история с вашей дочерью, шеф, — добиваю я Инну. Он каменеет, теперь он просто не может меня не послушать. — Агент Рэй — ах, как это по-мужски звучит! Все тот же бес тотального несогласия, сконцентрированный в имени. Случайный человек непременно решит, что агент Рэй — это Раймонд, а не Рэйчел. Девочке нравится собственная раздвоенность. Почему? И почему ваша дочь, упорно выращивая в себе мужское начало, взяла псевдоним «Инна»? И почему она, провоцируя вашего внука сбежать из интерната, соврала, что Рэй — это имя его отца? Да потому, шеф, что она всю жизнь не дочерью вашей хотела быть, а сыном! Сыном, шеф!..

Оконные рамы вздрагивают: сильный, тяжелый звук приходит с улицы. Словно в гигантский медный таз ударили. В городе что-то взорвалось, понимаю я. А может, взорвали, сегодня эта грань очень тонка.

— Опс-ёпс! — восклицает квадратноголовый, распрямляясь. Это было сказано определенно по-русски.

— Дожили, — говорит Инна; он по-прежнему скуп на слова.

Все присутствующие дружно смотрят в одну сторону.

Вот моя единственная секунда! Начальник деморализован, бдительность рядовых сотрудников опущена до нулевой отметки, — не упусти шанс! Крепко зажав в кулаке последнюю из живых нитей — ту, которая не обработана еще элиминатором, — я рывком выбираюсь из кресла. Два шага, короткий разбег — и прыжок в раскрытое окно. Спиной вперед. Свободный полет, больше похожий на сон. Пятый этаж! Проснулся ли я на самом деле? Протрезвел ли? Сейчас проверим. Кресло застревает в раме, как я рассчитывал; полимерный язык растягивается, пружинит, превращает полет в плавный спуск. Нить разорваться не может даже теоретически, разве что быть разрезанной, однако никто из моих спасителей не успевает выхватить штурмовой нож и покалечить меня вместе с моим шансом. Оттолкнуться ногами от стены дома — раз, второй…

— Остановите его! — недостойно орет сверху Инна.

— Я же правду вам сказал! — ору я в ответ. — Пра-авду!

Кто меня остановит? Смешно.

Прощай, иезуитский Дом Писателя с самой красивой вывеской в городе! Нет большего наслаждения, чем сказать это «прощай». Мои босые пятки (Ангуло, гад, разул!) пробивают плоскую бумажную крышу низенького сооружения, раскинувшегося у подножья белокаменного монстра. Я — внутри. Здесь светло, бумажная крыша отлично пропускает дневной свет. Это явно какой-то аттракцион: коридоры, сплошь составленные из зеркал. Я бегу по ним непонятно куда, пока не соображаю, что попал в лабиринт. Жуткий лабиринт отражений, порождение чьих-то кошмаров. Моих отражений здесь такое количество, что арестовать их всех — земной полиции не хватит, даже если милиция поможет. Зеркала, увы, не стеклянные, не разбить их, не прорваться в лоб. Поверхности захватаны сотнями рук — наверно, тех несчастных, кто сгинул здесь без вести. Перелезать, уродуя крышу? Из окна увидят и на прицел возьмут. С другой стороны, кто-то из преследователей наверняка уже громыхает по лестницам вниз, чтобы успеть перехватить меня у выхода из аттракциона, а снятые посты уже получают новые приказы… Ну-ка, эрудит, как приличные люди проходят лабиринт? Правило левой руки. В петлях левая рука меняется на правую. Помечать перекрестки. Чем помечать? У приличных людей принято мелом. В крайнем случае — помадой. Помады нет, есть слюна. А чем еще? Есть и другие субстанции, выводимые из организма — не ими же? Я бегу. Я плюю на зеркала — буквально — на первом повороте, на втором, на третьем, от всей писательской души, но это лишнее, лишнее… никаких ловушек, никаких петель — выход совсем рядом… Я выскакиваю на волю. Коварный, мной же домысленный Лабиринт Отражений на деле оказывается маленьким и потешным, рассчитанным на кого-то другого, поглупее. Впрочем, как выясняется, это вообще был не аттракцион. Надпись гласит: «Эготека». Еще одна красивая вывеска. Вероятно, эту штуку соорудили в политико-воспитательных целях, чтобы ускорить процесс строительства души. Хорошо слышно, как сзади, с воинственным кличем «опс-ёпс!» кто-то еще пробивает свои телом крышу «эготеки»; правильно, наверху липучка осталась, грех было не воспользоваться. И все-таки это плагиат, ребятушки, постыдный плагиат. Мой это был способ обретения счастья…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});