Нелюдь - Дмитрий Петров

Феликс обернулся к ней и увидел, как острые белые резцы впились в кроваво-красные накрашеные губы, и вдруг подумал о том, как Хельга похожа на вампира. Никогда она не казалась ему похожей на упыря, только сейчас…

Это вообще было его первой более или менее связной мыслью за последние минуты. Он взглянул на часы, чтобы удостовериться, сколько же времени он пробыл в беспамятстве от потрясения.

Боже мой, подумал он тут же. Всего десять минут. Десять минут назад он входил вот в эту железную дверь и еще ничего не знал о том, что его ждет. И не только о бандитах. Он ничего не знал о Хельге, в какое холодное чудовище она превратится через несколько секунд.

Это было всего десять минут назад… Эти десять минут вместили в себя так много, что Феликс не мог сразу даже восстановить ход событий. Была белая залитая мертвенным светом операционная морга.

Был ставший вдруг неузнаваемым голос Хельги. И она сама — уже не возлюбленная, не ласковая несчастная женщина-красавица, не бывшая однокурсница… Нет, было чудовище, злобный монстр, который не знает ни жалости, ни сострадания, а только способен, издеваясь, смотреть на жертву своим выпуклым ледяным глазом…

Потом была мгновенная схватка. Ворвался Скелет, стал кричать и стрелять. Это было уже, когда один из бандитов подошел к Феликсу поближе и он успел проститься с жизнью.

Потом Геннадий Андреевич — вот уж поистине неожиданное явление…

— Куда поедем? — спросил Геннадий, поворачивая голову к Скелету.

«Прямо как шофер такси», — хотел пошутить в ответ сыщик, но не нашел в себе сил улыбаться.

— Скорее куда-нибудь, — ответил он. — Сначала надо уехать отсюда. А потом мы решим.

— Хорошо, — ответил Геннадий, трогаясь с места. — Пусть милиция разбирается тут с трупами, мы свое дело сделали.

Машина помчалась по пустынной улице.

— Сверните куда-нибудь, — посоветовал Скелет. — Мы можем встретить милицию, и они запомнят наш номер… Или еще что.

— Не думаю, что запомнят, — сказал Геннадий, но все же свернул в переулок и, не разбирая дороги и не сбавляя скорость, понесся вперед.

Освещение тут было слабое, редкие фонари еле горели.

— Сейчас будет Нева, — сказал Геннадий, вглядываясь вперед.

— Я думаю, теперь самое время притормозить и поговорить по душам, — произнес Скелет.

Они говорили только друг с другом — Геннадий Андреевич и сыщик. Феликс находился в прострации и молчал. Он сказал только несколько слов и снова замолчал. Видно было, что он не может пережить то, что с ним случилось.

Санитар же и Хельга молчали вовсе. Они тоже еще не вполне поняли, что произошло.

Да и что они могли сказать этим двум разъяренным мужчинам?

Геннадий остановил машину на углу проулка, там, где он выходил на пустынную набережную Невы.

Небо было темным, по нему медленно, гонимые ветром с Балтики, плыли еще более темные кучевые облака. Звезд не было видно, как и Луны, однако темнота не была кромешной.

В Питере вообще практически не бывает непроглядной темноты летом. Это не юг, где, как пишут поэты — бархатные ночи. Здесь все равно в любую ночную темноту что-то видно.

Набережная была пустая, по ней не ехали машины и не ходили люди. Это была окраина города. В десять часов вечера в центре полно народу, там настоящее столпотворение, а на рабочих питерских окраинах царит запустение.

Несколько плохо одетых парней прошли по осыпавшемуся тротуару мимо остановившейся машины, громко и пьяно споря о преимуществах корейских кассетников перед отечественными… Они не обратили никакого внимания на стоящую у тротуара машину с людьми.

Проехало такси — медленно, старательно объезжая выбоины на проезжей части. Теперь таксисты выкупают свои машины и должны платить за них свои деньги. За машины и за ремонт. Так что больше они не гоняют по разбитым улицам, как сумасшедшие. Они теперь стали такие аккуратные, медлительные, прямо как европейцы. Кто бы мог подумать, что деньги могут сделать с казалось бы неисправимыми людьми?

Геннадий выключил фары и свет в салоне, чтобы машина вовсе не привлекала ничьего внимания.

— Куда мы поедем? — спросил он у Скелета.

— Я сначала хотел бы объяснить вам, — сказал Скелет спокойно, не отвечая прямо на вопрос.

— Что объяснить? — не понял Геннадий.

— Объяснить, что происходит, — произнес Скелет. — Я хочу вас познакомить с вашими новыми знакомыми. Вот этот, — он указал на санитара. — Вот этот — санитар в морге. Он отвечал, судя по всему, за организационную сторону вопроса. Кстати, как тебя зовут, падаль?

— Вася, — ответил санитар нехотя.

— Ну вот, эту падаль зовут Вася, — прокомментировал Скелет. — Это его мать так назвала — Василием. Дала ему красивое русское имя.

— Не трогай мою мать, — вдруг внятно произнес санитар и бешено посмотрел мутным глазом на Скелета. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как все это началось.

— Да? — удивился Скелет. — Не трогать твою мать, падаль? Ты гордый, да? У тебя есть чувство собственного достоинства, да?

— Да, — выдавил из себя Василий.

— Да лучше бы твоя поганая мать сдохла, когда носила тебя в своем брюхе, — глядя санитару в глаза медленно сказал Скелет. — Лучше бы она никогда не рождалась на свет, эта твоя мать… Она тогда не родила бы тебя — подонка и выродка. Ясно тебе?

Голос Скелета был очень убедительным, и он выдавал все владевшие им чувства, так что санитар спорить не стал и замолчал.

— Кстати, — продолжил Скелет, вновь обращаясь к Геннадию Андреевичу. — Этот гнус еще убил сегодня своего непосредственного начальника, заведующего моргом. Я сам видел его труп…

— Это не я, — почему-то вдруг вновь вставил Василий.

Скелет хихикнул и ткнул его пистолетом в бок.

— Ты, гнус, — сказал он твердо. — Ты, не отказывайся… Да и что тебе теперь? Мы ведь не народный суд, чтобы с нами в игры играть.

— А почему вы думаете, что это она… Она ослепила Юлю? — вдруг спросил Геннадий Андреевич, показывая на молчавшую Хельгу.

— Я не думаю, — ответил Скелет. Он помолчал для эффектности и добавил: — Я совершенно уверен… Дело в том, что она — окулист. Это ее профессия. Она потому и решила прикончить Феликса, что узнала в вашей Юле свою жертву. Они же встретились вчера…

Скелет вкратце изложил то, что Феликс рассказал ему о встрече в филармонии и о том, что после этого он рассказал Хельге обо всем.

В этот момент Феликс вдруг подал голос. Он застонал болезненно и закрыл лицо руками. Дело в том, что он внезапно вспомнил, что знал о том, что Хельга в институте специализировалась по офтальмологии. Он просто забыл об этом, когда увидел ее. Это вертелось у него в голове, но вспомнил он только теперь, когда до этого докопался Скелет…

Ах, ели бы он вовремя вспомнил об этом! Но нет, судьбе было угодно, чтобы он, Феликс, спал с этой злодейкой, с той женщиной, которая сделала все это с Юлей, и ничего не подозревал. Словно память нарочно отшибло…

— Это и вправду ты сделала? — спросил тихо Геннадий Андреевич у Хельги. Но ответа он не дождался. Женщина сжала искусанные губы и молчала. Она даже не смотрела на Геннадия.

— Она, — подтвердил Скелет. Потом потрепал Феликса по плечу и добавил: — Не плачьте, доктор, вы же не знали. Вы — просто растяпа.

Большего утешения он не смог из себя выдавить.

* * *

Я и в самом деле был почти невменяем тогда. Кто бы мог подумать, что все обернется таким образом?

Скелет на самом деле оказался великим детективом. Он сделал все, что мог, причем с высочайшим мастерством.

Если про меня можно смело сказать, что я чуть было не погубил все дело и не погиб сам по собственной глупости и неосмотрительности, то Скелет как раз спас и меня и всех нас.

Иногда мне приходит в голову еще одна мысль. Ведь я мог и не позвонить Скелету и попросту не сообщить ему о том, что приглашен в морг вечером. Мог не посчитать нужным говорить об этом заранее. Подумал бы: «Скажу потом, когда уже все будет позади».

Мог я так поступить? Конечно… Он ведь начал действовать только после моего звонка. Что-то его насторожило. А позвонил я ему все-таки оттого, что меня беспокоил звонок от Юли.

Она почувствовала, что мне грозит опасность, и звонила мне, предупреждала. Дело в том, что тогда, в филармонии, у нее случился обморок вовсе не от того, что она была в обиде на меня за то, что я пришел на концерт не с ней.

Просто она поскользнулась на ступеньках беломраморной лестницы, и в этот момент Хельга невольно поддержала ее.

И когда их руки соприкоснулись, Юля словно почувствовала, как в голове у нее разорвалась бомба.

Она почувствовала тот же самый ужас, который ощутила, когда была там, во время экзекуции, после которой она и осталась без глаз.

Тогда, во время той операции она не видела хирурга и не слышала голоса, но ее касались руки. Руки она и запомнила.