Удивление перед жизнью. Воспоминания - Виктор Розов

Сколько раз стоял я в кулисе сцены Театра Революции, наблюдал этот эпизод и старался понять, каким чудом Бабанова – Джульетта не подозревает, что за известие несет ей Кормилица. Спектакль «Ромео и Джульетта» репетировался целый год. Как можно было так не знать, так забыть, что будет дальше! Восторженный полет к няне со словами: «Что сказал Ромео?» – сияющие глаза, пылающее лицо, высокий звонкий голос, и вдруг – как будто увлеченный игрой ребенок со смехом бежит за прыгающим мячиком и с размаху ударяется лицом о каменную стену. Глаза Бабановой расширяются, лицо темнеет, фигура делается жесткой, движения резкие, угловатые, острые. Еще мгновение – глаза наливаются яростью и глухой голос произносит: «Ромео пролил кровь Тибальда? О дьявол ангельский, тиран красивый, тварь гнусная с божественным лицом…» – и т. д. И в ярости бьет кинжалом в деревянную стойку кровати. И вдруг после реплики Кормилицы: «Чести нет, нет честности в мужчинах, обманщики и негодяи все. Позор Ромео!» – переосознание случившегося, неожиданный крик, и Джульетта – Бабанова, замахнувшись кулаком, бросается к няне с криком: «Твой язык распухни за слово! Не рожден он для позора. На лбу его позору стыдно лечь. Он трон, где честь должна короноваться, единая царица всей земли». И после этого на глубоком выдохе всей злобы, что кипела в ней: «Что я за зверь, что я его ругала!»

Впрочем, вряд ли моя попытка объяснить необъяснимое увенчается успехом. Но все же. Бабанова не играла Юнгу в «Гибели эскадры», только репетировала. Репетировала почти до генеральной, уже в матросском костюме, в тельняшке, в брюках клеш. И отказалась. Уговаривали, упрашивали, умоляли. Нет. Говорила: стара. Ей было уже тридцать шесть лет. Многие, пожалуй, сказали бы: только тридцать шесть лет! Но удерживал страх: а вдруг покажусь несоответственной?! Страх за талант. Вместо Бабановой играла студентка театральной школы, миленькое живое существо, очень подходившее к роли. И только.

Не раз Мария Ивановна доводила роль до генеральной репетиции, а потом отдавала ее другим. Мне посчастливилось видеть Бабанову в роли Любки Шевцовой в «Молодой гвардии», которую поставил Охлопков. Была, кажется, генеральная репетиция. Совершенство! И в сцене эвакуации в начале спектакля, и особенно в танце перед немцами. Тело пляшет бешено, рот сверкает улыбкой, а в глазах злоба, ненависть, издевка, и ты замечаешь, что это не улыбка, а оскал. Вряд ли кто мог бы повторить подобное. Александру Александровичу Фадееву Бабанова показалась старой в этой роли, и он попросил заменить ее другой актрисой. И заменили. Другая получила за роль Шевцовой звание лауреата Сталинской премии первой степени. Какое же звание и какой степени можно было бы присудить за исполнение роли Любови Шевцовой Марии Ивановне Бабановой?! Впрочем, у меня с давнего времени укоренилось убеждение, что главная награда человека, главное его достоинство – его собственное имя, которое он должен всю жизнь украшать добрыми делами, а если есть талант – то и этим незамутненным источником. Об этом я даже когда-то писал в газету «Пионерская правда» для детей. Бабанова говорила, что и сама рада, что не играла Шевцову, но чувствовалась в этот раз некоторая горечь. Видимо, вложила в роль нечто драгоценное, чем хотелось поделиться со зрителем. Это драгоценное было, я свидетель.

Путь этой изумительной актрисы был крайне труден. Казалось бы, нелепость. Таланту сверкать и сверкать. Увы, именно самые яркие дарования волею судеб бывают окружены привидениями, чудовищами.

Мы сидим на лавочке на холме над Доном. Театр Революции на гастролях в Ростове-на-Дону, а мы, студенты, заняты во всех массовых сценах (в те времена массовые сцены были почти во всех пьесах; это теперь желательна пьеса на двоих – проще и доходнее). Мы сидим вдвоем. Теплый, безветренный летний день. В небе застыли редкие облачка. Дон течет плавно, зеркально. Тишина, покой, мир. А на этой лавочке ветры воспоминаний, бури былых оскорблений, несправедливостей, отвергнутой любви. Слезы бегут из глаз Марии Ивановны без остановки. Она рассказывает мне о годах работы с Мейерхольдом. Как она плакала!

В годы учения я был старостой курса, а Мария Ивановна – нашим классным руководителем, и мне выпало счастье, может быть чаще, чем другим моим сокурсникам, говорить с нашим учителем. Я был тихим костромским парнишкой, и Мария Ивановна, как мне казалось, относилась ко мне с особой простотой. Может быть, и этот ее монолог над Доном, длинный, горячий и для самой Марии Ивановны прорвавшийся неожиданно, оказался возможным от безветренного теплого дня, от плавно текущей широкой реки, от неискушенного худенького юнца, который ничем не мог осквернить ее исповеди. Она вроде бы рассказывала мне и в то же время, может, жаловалась Богу.

Бабанова не была сентиментальной. Когда играла спектакль, весь театр держался в напряжении, за кулисами говорили шепотом, ходили по коридорам мягкой поступью, не стучали дверьми, игры в домино и даже в шахматы прекращались, разве где-нибудь в самом далеком закоулке, да и то косточками не шлепали по столу, а укладывали осторожно. Если же раздавался случайный шум, кто-то забывался, кричал, рывком распахивалась дверь гримуборной Бабановой, и – резкий повелительный голос: «Что здесь – кабак?!» Мгновенно водворяли необходимую тишину.

Природа дала Бабановой дар… нет, лучше сказать: Бабанова была даром природы, вопреки всему – происхождению, образованию, каким-либо объяснимым причинам. У Ермоловой хоть отец был суфлером Малого театра. Иван Иванович Бабанов всю жизнь работал на заводе токарем. На похоронах Иван Семенович Козловский, ровесник Марии Ивановны и ее товарищ, пел чудом уцелевшим эхом своего когда-то дивного голоса «Смерть идет», а потом подошел к гробу и возложил в изголовье Бабановой венок из колосьев пшеницы. Какое это было верное и глубокое венчание именно подобным венцом. При всей рафинированности творчества Бабановой, ее изяществе, филигранности, уходило дитя природы. Разные звезды есть на небе, редко – голубые. Бабанова была голубой звездой. Поверьте мне, зритель смотрел не пьесу «Ромео и Джульетта», не «Собаку на сене», даже не Бабанову в этих пьесах, а глядел на чудо, совершавшееся перед его глазами. Ученые критики могли спорить, такая или не такая была Диана де Бельфлер. Никакого нормального зрителя это не интересовало, он восхищался сверкающим образом Дианы в исполнении Бабановой, и этого было более чем достаточно, хватало до дна, до маковки. Слияние же Бабановой в роли Тани в пьесе Арбузова с жизнью современной уже не только удивляло и доставляло высокое эстетическое наслаждение, но и проникало в те глубины человеческого сердца, где живут страдание и слезы. И, не имея своих детей, Бабанова так глубоко исполняла сцену смерти Юрика, ребенка Тани, что вряд ли в зале находились женщины, не рыдавшие в этот момент, хотя Таня – Бабанова на сцене не проронила ни слезинки, а сидела на стуле окаменевшая, глядя в темное ночное окно, сидела долго, пока за окном не начинал брезжить рассвет и не пошел занавес. Гром аплодисментов вспыхивал не сразу, после паузы и сквозь рыдания. Кстати замечу, Бабанова учила: актер на сцене не должен плакать, у него не должны течь слезы, слеза должна держаться на нижнем веке и не падать, плакать должен зритель.