Новый рассвет - Сандра Браун

Проворными пальцами Джейк расстегнул пуговицы, но не распахнул рубашку. Его пылающий взгляд впился в узкую полоску кожи, видневшуюся за застежкой, но он не коснулся ее. Вместо этого спросил:

– Можешь сесть так, чтобы тебе не было больно?

Бэннер приподнялась и села. Джейк опустился на уголок матраца сзади нее, как в тот день, когда расчесывал волосы. Положил руки ей на плечи и медленно, сантиметр за сантиметром, стянул рубашку. Бэннер вытащила руки из длинных рукавов, но придерживала перед грудью тонкий щит из кружевного батиста.

Джейк выпустил рубашку, и она соскользнула ниже талии, к нежным изгибам бедер. В свете ламп кожа блестела, как смазанная маслом, золотистая, мягкая. Джейк окунул салфетку в умывальную миску и отжал. Откинув волосы, он положил салфетку на плечо Бэннер и медленно, размеренными круговыми движениями вымыл его. Провел салфеткой по спине, во всю длину, до двух ямочек у основания позвоночника, потом обратно. Бэннер склонила голову набок, и волосы черным каскадом рассыпались по плечу.

– Тебе хорошо?

– Да.

Она застонала. Он надавил сильнее, массируя, прогоняя боль, накопившуюся за много дней неподвижного лежания в постели.

Потом промокнул кожу сухим полотенцем. Она снова стала сухой и глянцевитой. Сзади шея Бэннер казалась такой ранимой, что Джейк не мог устоять. Он наклонился и коснулся губами бархатистой кожи.

– Какая ты красивая, – прошептал он, поводя языком и губами по изящному уху.

Его губы блуждали по шее Бэннер, поднялись к щеке, отыскали рот. Она откинула голову к его плечу, он осторожно помог ей лечь. Теперь она лежала поперек постели, откинувшись назад, наполовину у него на коленях. Он жадно целовал ее, играя языком в медовых сотах ее рта. Поцелуй становился все горячее, он опустился на бок и положил ее на подушки. Она крепко вцепилась в складки ночной рубашки, прикрывавшие грудь, но пальцы сжимались не от страха или стыдливости, а от страсти.

Ей хотелось, чтобы он целовал ее без конца. Его поцелуи обжигали тело. Страсть пронизывала каждый нерв, растекалась сверху донизу, жалила, пылала, душила. Мир со всеми его сложностями исчез. Бэннер замкнулась в скорлупу восторга, где не существовало несчастий, где Джейк был повелителем и источником всех радостей.

Он снова окунул салфетку в чашку. Вымыл ей шею и верхнюю часть груди, не спускаясь ниже ночной рубашки, которую она по-прежнему прижимала к себе. Приподнял слабую руку и провел салфеткой по всей длине. Так же тщательно вымыл другую руку. Вымыл даже под мышками, чем немало раздосадовал Бэннер. Она стыдливо отвернулась.

– Все твое тело прекрасно, – прошептал Джейк. – Не надо стесняться.

Он снова вытер ее и поднес ее руку к губам. Поцеловал ладонь, каждый палец, потом обхватил губами мизинец и взял его в рот. Она удивилась. Он осторожно прикусил мягкую подушечку. Она никогда не подозревала, что кончики ее пальцев так чувствительны.

– Джейк! – встревоженно вскрикнула она.

От неожиданных ласк внизу живота вспыхнул пожар. Горячие потоки страсти хлынули в грудь, и соски напряглись. Бэннер никогда не догадывалась, что кончики ее пальцев связаны с той частью тела, что заливала сейчас теплая волна.

Джейк целовал запястье, его губы начали подниматься вверх по руке. У сгиба локтя он широко раскрыл рот, и Бэннер почувствовала влажные прикосновения языка. Джейк повернул ее руку так, чтобы легче было касаться губами внутренней поверхности. Он легонько вонзил зубы в мягкую, нежную плоть предплечья, и Бэннер застонала. Джейк прервал этот стон умопомрачительным поцелуем, который начался у губ и продолжился цепочкой жарких лобзаний по шее и груди. Потом он медленно развел ее руки в стороны. Приподнял ночную рубашку на груди, и прохладный ветерок освежил лихорадочно пылающее тело.

– Боже милостивый, Бэннер! Как ты прекрасна, – снова повторил Джейк.

Грудь, которую он видел лишь в лунном свете, озарялась теперь мерцанием лампы. Такая нежная. Белая, как молоко. Алая, как роза.

Он бережно поднял правую руку Бэннер и заложил ей за голову. Потом так же поднял левую. Руки обрамляли ее лицо. Она раскрыла беззащитные ладони, слегка согнув пальцы. Груди, желанные жертвы, оказались ничем не прикрыты.

И все-таки она не боялась.

Она тихо лежала, отдавая себя восторженному мужскому взгляду.

Джейк едва сумел отвести глаза. Он снова намочил салфетку. Осторожными движениями вымыл груди, впадинку между ними, бока. Другой салфеткой высушил кожу и, закончив работу, принялся восхищенно взирать на нее, как художник на лучшее творение своей жизни.

– Прямо не верится, что я здесь, вот так, с тобой. Так здорово. Все время кажется, что вот-вот кто-нибудь сюда вломится и отберет тебя у меня.

– Я никуда не уйду, Джейк.

– Мне никогда не было так хорошо с женщиной, так хорошо, как сейчас, Бэннер. Ласково и покойно. Я их брал, пользовался их телом, но не любил их. Я, наверное, не умею делать это так, как положено, с любовью. Пожалуй, слишком стар, чтобы научиться. Но я хочу попробовать. Позволь поучиться этому с тобой.

Любовь переполняла сердце Бэннер. На глазах выступили слезы глубокой нежности. Она действительно значит для Джейка больше, чем все шлюхи. Он не сказал, что любит ее. Но он говорил о любви, и миг желанного объяснения скоро настанет.

Он сжал ей грудь. Пышные округлости, воплощение женственности, наполнили его ладони.

– Бэннер, Бэннер.

Она видела, как шевелятся его губы, но из них не вылетало ни звука.

– Значит, я тебе нравлюсь? – застенчиво спросила она.

– Нравишься? – ласково рассмеялся он. – Да, ты мне нравишься.

Он снова опустил взгляд на ее груди. Его пальцы ласково касались их. Он дивился нежной мягкости кожи, готовности, с какой откликаются соски, превратившиеся под его пальцами в бархатные бусинки. Джейк опустил голову.

При первом же прикосновении его губ Бэннер едва не лишилась чувств. Она поняла, что рождена для этой минуты, для того, чтобы принести в дар Джейку этот восторг. И он принял ее дар. Из его уст доносились всхлипы жажды и удовлетворения, вздохи вожделения и блаженства, стоны желания и насыщения.

Голова Бэннер металась по подушке в такт круговым касаниям его пытливого языка. Мягкое пожатие его губ затрагивало самые женственные струны в ее сердце. Томление, пробуждаемое им, было сродни боли.

Она опустила руки и провела пальцами по его волосам, наслаждаясь их щекочущим прикосновением. Он пробуждал утонченнейшее блаженство. Впадина между ее ног таяла от желания, болела от страсти, пульсировала от наслаждения.

Она почувствовала, как дрожат его руки, и поняла, что он терзаем той же страстью, что и она.