Сладкая история мира. 2000 лет господства сахара в экономике, политике и медицине - Ульбе Босма

«голодные марши»62. В 1934 году забастовки начались в Британской Гвиане – в сахарных поместьях, принадлежащих компании Booker McConnell. В 1935 году обезумевшие от голода люди вторглись на картофельные поля Барбадоса. Их отчаяние и ярость привели к восстанию, которое два года охватило весь остров63. В других колониях Британской империи и на Маврикии цены на тростник и плата за труд едва успели упасть, когда подняли восстание рабочие и мелкие землевладельцы. На полях заполыхали пожары, а одно из столкновений на сахарном заводе повлекло за собой немалые жертвы64.

Но самое долгое и успешное в Британской империи движение рабочих сахарной отрасли возникло на Ямайке, куда в ходе Великой депрессии вернулись, прежде всего с Кубы, тридцать тысяч человек. У некоторых был ценный опыт организации профсоюзов, полученный из первых рук. Очагами ямайского рабочего движения стали сахарные заводы. Крупная стачка случилась в поселке Фром на заводе, принадлежавшем компании Tate&Lyle (см. главу 10). Заводу принадлежала 61 500 акров ямайской земли, а его администрация относилась к своим рабочим как к дешевому и восполняемому ресурсу. Загорелся тростник, на завод примчалась полиция. В разгоревшейся стычке погибло несколько человек, десятки были ранены. После этих событий рабочие и их лидеры укрепились во мнении, что теперь они не просто добиваются повышения зарплаты, а ведут борьбу против расизма и международного империализма, типичным примером которых в то время стало итальянское вторжение в Эфиопию. Вслед за этим произошли еще тысячи забастовок, митингов и демонстраций.

На фоне волнений арест лидера ямайских рабочих, Александра Бустаманте, лишь добавил ему популярности, сделав его настоящей «звездой сопротивления»65. Возглавленный им Производственный союз, сформированный в 1938 году, одержал свою первую крупную победу в 1941-м, когда после долгой забастовки, устроенной рабочими, сахарные компании были вынуждены заключить с ними договор, под действие которого подпадал весь остров. Это была важная победа, хотя и недостаточная для того, чтобы в полной мере справиться с нищетой, в которой жили труженики полей66.

Наконец, не менее важно, что американские свекловичные поля – как и гавайские тростниковые – стали ареной, на которой рабочие одерживали значительные победы в борьбе с дискриминацией и притеснением профсоюзов. Деятельность последних получила поддержку от администрации Рузвельта и парламентариев, проведших поправку Джонса – Костигана (1934), по которой предоставление «сахарных квот» теперь зависело от улучшения условий труда67. И в Калифорнии, и на Среднем Западе (как прежде на Кубе) профсоюзы стремились объединиться, не обращая внимания на расовое разделение, и защищать интересы трудовых мигрантов, которыми пренебрегали национальные организации. «Отраслевой профсоюз консервщиков и сельскохозяйственных рабочих», основанный коммунистами, насчитывал свыше 37 тыс. человек, занятых в сельском хозяйстве и консервной промышленности, причем в него входили как мексиканцы, так и американцы мексиканского происхождения, устраивавшие частые забастовки против ужасающе низкой оплаты труда68. Наниматели, в данном случае фермеры, возделывающие сахарную свеклу для завода Окснарда и отрицавшие право «мексиканских пеонов» объединяться в профсоюзы, отвечали полицейскими расправами и нанимали бандитов. Они думали, что смогут вернуться к привычной тактике «разделяй и властвуй», заменив мексиканских рабочих на филиппинцев, которые с неохотой присоединялись к радикальному профсоюзу. Впрочем, вскоре, когда филиппинские активисты поняли, что и им не укрыться от разъяренной толпы, эти надежды развеялись как дым69.

И все-таки положение профсоюзов, в которые вступали американские рабочие, занятые возделыванием сахарной свеклы и тростника, было структурно слабым. Площадь посевов сахарной свеклы существенно сократилась, и труженики, переходившие с поля на поле, отчаянно искали работу. В районе Великих озер свеклосахарные заводы просто отказывались вести переговоры с профсоюзами, представлявшими интересы рабочих, под тем предлогом, что на работу людей нанимают не они, а субподрядчики70. Э. Дж. Игэн, директор Национального управления по трудовым отношениям (NLRB), учрежденного в 1935 году для охраны прав рабочих, провел на Гавайях девять месяцев в 1937–1938 годах и пришел к изобличительному, но вряд ли шокирующему выводу о том, что острова практически находились во власти плантаторов71.

В дни Великой депрессии рабочие, трудившиеся на тростниковых и свекловичных полях, стали радикальной силой, способной привнести перемены. Но, несмотря на протекционистские меры в отношении сахара, принятые Великобританией и США и позволившие в какой-то степени улучшить условия труда в США, на Ямайке, на Кубе, общее положение трудовых мигрантов, приходящих из деревень, оставалось весьма ненадежным. Пусть даже им и позволили создавать свои организации – в колониальной Индонезии такого права почти не существовало, – они в основном пребывали вне профсоюзной повестки. Тем не менее стоит отметить, что сопротивление, оказанное трудящимися, а также возросшие в 1930-х годах ожидания рабочих и, в частности, вопиющее несоответствие обещаний, данных в ходе ранних программ соцзащиты, суровой реальности на свекловичных и тростниковых полях, породили стойкое ощущение надвигающегося кризиса, с которым предстояло столкнуться уже новой экономической парадигме.

Рождение экономики развития

Миллионы сезонных рабочих, трудящихся на тростниковых или свекловичных полях мира, едва могли прокормиться, а жить в их самодельных домах было попросту опасно. Даже мексиканские семьи, способные позволить себе машину – деньги на которую иногда предоставлял наниматель72, – и ездить на ней на свекловичные поля Калифорнии, Среднего Запада и Мичигана, по-прежнему жили в лачугах, а их дети, рискуя жизнью, копались в грязи и работали на износ. Возможно, сезонным рабочим из Польши, возделывающим свеклу в немецкой Саксонии, приходилось еще хуже, чем труженикам кубинских тростниковых полей, хотя последних по-прежнему селили в бараки, где прежде жили рабы, а условия их работы при внимательном рассмотрении ничем не отличались от рабских. Нищета воцарилась на тростниковых и свекловичных полях мира еще до Великой депрессии, и неуклонное падение цен загнало экспортеров сахара в ловушку. В книге «Сахар и жители Антильских островов» (Sugar and Population in the Antilles), опубликованной в 1927 году, выдающийся кубинский историк Рамиро Герра-иСанчес жестко раскритиковал экономики карибских стран с характерным для них преобладанием плантаций за недостаток промышленного развития и зависимость от США73.

Сахарный кризис, развернувшийся в 1920-е годы, был вторым бедствием подобного рода за менее чем пятьдесят лет. Последствием кризиса 1884 года, затянувшегося примерно на двадцать лет, были невзгоды и лишения, которых не удалось избегнуть практически ни в одной из областей мира, занятых возделыванием сахарного тростника. Брюссельская конвенция (1902) дала надежду на улучшение, поскольку заставила производителей сахарной свеклы сократить экспорт своего «премиального» сахара. Впрочем, наибольшую выгоду из кризиса извлекли кубинские и яванские сахаровары, которые тут же увеличили объем своей продукции. Но большинство малых колоний, производящих сахар, особенно в странах Карибского бассейна, просто зачахли.

В 1930-х годах экономисты и политики