Русская комедия (сборник) - Владислав Князев

– Так ведь мы, ист… банцы… в ви-вине истину ищем.

– Какую такую истину?

– О времени и о себе, – собрался и выдал без запинки Лука Самарыч. – О смысле нашей жизни.

Сначала на Олимпе наступила молчаливая пауза. Потом Зевс обратился к сотоварищам по божественности:

– Мы не ослышались? Он ищет смысл жизни?

Не говоря больше ни слова, главбог схватил себя за бока и загоготал. Так, что заплясали облака, задымился Везувий, посыпались бронированные стекла в спецокнах – короче, ни дать ни взять колдыбанский мэр Поросенков. Все остальные божества тоже надорвали животы. Точно как подчиненные Поросенкова. Только не в порядке подхалимажа, а от всей души.

– Гы-гы-гы… Он жаждет истины! – не меньше часа по олимпийскому времени умирал со смеху Олимп. – Гы-гы-гы… Он ищет смысл жизни!

– Ну, потешил ты нас, позабавил, – сказала наконец главбогиня Гера. – Извини уж, пожалуйста, но для истинных олимпийцев искать смысл жизни – это очень, очень смешно. Как говорится, нарочно не придумаешь.

– Ты еще скажи, дорогой, – все еще давясь от смеха, предложил Зевс, – что жизнь коротка и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ну скажи, скажи! Хотя нет, не говори, а то лопну от хохота.

– Ты же на золотом Олимпе, колдыбанец! – поучает не без пафоса Гера. – Смысл жизни на золотом Олимпе —вечное наслаждение. Вот и вся истина.

– Скажи, Самарыч: «Гуд бай, истина, пусть земля тебе будет пухом. Пухом и периной», – пошутил Зевс. – Ну говори, говори. Присягай Моему Сладостному Язычеству, все три слова с большой буквы…

Он совсем завелся и даже ударил о золотое облако своим золотым скипетром:

– Да леший с тобой, Самарыч! Бери все сразу. И вечно юную красавицу, и министерский сан, и золотой дворец… Будешь как бог! Пусть все простые смертные всех времен и народов укусят от зависти себя за пятку. Как пить дать!

Закружилась головушка у колдыбанского мужичка. Он, выходец из безвестной и беспросветной точки номер тринадцать, и вдруг на тебе: как бог! Правда языческий, но это, пожалуй, действительно подробности для Гомера и Гюго. Вот порадуется-то Волга-матушка!

– Волга-матушка! – воззвал он мысленно к великой реке. – Слышишь, как высоко твой сын вознесся? Порадуйся и благослови!

Но… что это? Совсем не радостным был голос Волги. Не ласков, а суров был ее ответ:

– Вознесся ты действительно в облака, да притом золотые. Вот и забыл свое звание, а зря. Ты ведь герой штаны с дырой. Чем выше возносишь себя, тем виднее твоя прореха.

– В каком смысле, матушка? – засмущался-заволновал ся колдыбанец. – Чем я проштрафился-провинился?

– Ты еще спрашиваешь! – возмутилась Волга. – Обещал соратникам, что встретишь их в легенде, если они выполнят твой наказ. Удальцы свое слово сдержали: совершили удивительный, совершенно особый подвиг. Теперь весь Колдыбан, все Среднее Поволжье ожидают тебя. Со славой ожидают. А ты? Ты вознамерился сбежать в далекие чужие края, чтобы жить там припеваючи в свое удовольствие. Эмигрант! Вот кто ты такой! – в сердцах ругнулась Волга. – Забыть, что родился на Самарской Луке! Это не укладывается в моей голове.

И сердито умолкла. И гневно молчит.

И тогда сразу вспомнил Лука Самарыч старинные волжские предания о том, как манили-сманивали Волгу ее меньшие сестры бежать от своей трудной судьбы в благополучную Атлантику. Как послушалась она было этого совета и повернула свои воды на запад, но… Узрела, что в благополучной Атлантике хорошо только самым обычным рекам, а ей, Волге, тесно там, мелко, несвободно. Поняла, что останется от великой реки в этих игрушечных западных краях речушка, а то и вовсе ручеек…

И тут наконец-то осенило Луку Самарыча. Если осядет он на Олимпе, пусть даже зятем самого Зевса, то эллинским богом, пусть и древним, языческим, ему все равно не быть. А быть самым заурядным пустоцветом, а то и сорняком. Наподобие новорусских божков-выскочек. В позолоте, но в свиной коже. Ничего себе – вдохновляющий пример для широких масс современников.

– Прости, Волга-матушка! – возопил мысленно блудный ее сынок. – Научи-подскажи, как быть да плыть.

– А ты вспомни, что порешила я, когда меня склоняли-соблазняли сменить свою горькую судьбу на сладкую судьбу, но чужую. Ну?

И снова вспомнил Лука Самарыч старинные волжские предания. О том, как развернула Волга свой бег обратно. От чужой и тесной Атлантики на свою Русскую равнину, самую большую и просторную на всей планете. Потому как негоже убегать от своей судьбы. Да и кто сказал, что мы горемычные! Нам только дай, где разгуляться. И лучшей доли не надо…

– Благославляю! – одобряет-ободряет Волга своего любимца. – Крутани на пятьсот градусов. А то и на всю тыщу. Чего тебе? Небось штаны не затрещат. Они же у тебя как раз с дырой. Ну!

И воспрянул колдыбанский герой. Колючими жигулевскими елками, то бишь своими бровями разогнал сгустившиеся над ним золотые облака. Самарскую Луку, то бишь складку на своем лбу, сделал такой глубокой, что богиня красоты Афродита только ахнула: ах, зачем же она вышла из какого-то Эгейского моря, а не из этой дивной колдыбанской бездны. А Молодецким курганом, то бишь своим богатырским животом, Самарыч подвинул аж самого Зевса. Тактично, конечно, как бы нечаянно, но метров эдак на десять, а то и на километр…

– Как пить дать – на Самарской Луке не проблема, – начинает загибать издалека ас колдыбанской мысли. – Как дать пить? Вот в чем вопрос.

– А расклад получается такой, Зевс Кронович. Жить с вечно юной красавицей – значит уподобиться Гераклу, то есть полубогу. Сидеть вечно в министерском кресле – значит жить, как олимпийский бог. Приватизировать Зевсов дворец – считай, стать почти ровней самому царю эллинских богов. Все это, конечно, легенда красивая, но…

– Но не греет широкие массы моих современников. Не служит для них вдохновляющим примером. Так что благодарю Олимп за самые лестные предложения, но легендарный эталон-образец вечной жизни тире бессмертия я выбираю… не по-олимпийски, а по-колдыбански.

– Бессмертие по-колдыбански? – от изумления царь Олимпа раскрыл рот так широко, что в него легко влетело золотое облако. – Что это означает?

– Это означает, – отвечал полпред земной тринадцатой точки, – что каким я был, таким и останусь. И в колдыбанских былях, и в колдыбанских легендах буду вместе со своими удальцами-мыслителями, они же мыслители-удальцы, вечно искать истину. О смысле нашей земной, а равно – о смысле вечной жизни.

Олимп затих. Как прокомментирует такое вызывающее кредо начальник высшего золотого общества?

– Самарыч, ты совсем опупел? – только и молвил главбог Зевс, проглотил с десяток золотых облаков, штук двадцать серебряных и умолк.

– Его божественное величество хотело сказать, что… – пришла на помощь главбогиня Гера, – что ты, колдыбанец, не отдаешь отчет в своих словах. Если ты хочешь и в легенде мучить себя поиском истины, то придется тебе вернуться на Самарскую Луку, в свою родовую и родимую тринадцатую точку, самое некомфортное и непрестижное место всех времен и народов.

– Само собой, – отозвался Лука Самарыч. – Естественно.

– Ты навсегда так и останешься в своей несуразной плащ-палатке, в своих нелепых болотных сапогах, на своем ужасном прапрадедовском диване-рыдване.

– Само собой, – опять подтвердил Лука Самарыч. – Естественно.

– Нет, это не естественно! – не выдержал Зевс. – Это балаган!

– Наш балаган, по-колдыбански, – уточнил упрямец из тринадцатой точки. – Удивительный и совершенно особый. Потому вы и не видите, в чем тут изюминка, она же – ноу-хау тире открытие.

– Да, – с гордостью продолжил он, – я буду вечно в некомфортных резиновых сапожищах, в двухпудовой брезентовой хламиде, на разваленном диване-садисте да к тому же в штанах шириною с Ледовитый океан и без провздевочной резинки, но…

– Но зато в руках у меня вечно будет… бутылочка «Волжской особой»!

– Обычная бутылка сорокаградусной горькой? – изумился Зевс.

– Почему же обычная? – уверенно возразил вожак колдыбанских удальцов-мыслителей. – Я же теперь в легенде. Вот и бутылка моя будет легендарной.

– Это ка-как же та-так? – вопросил начальник Олимпа.

– По-колдыбански, – уверенно заявил рядовой бара-сарая. – Вечно початая и одновременно вечно полная. Легендарная бездонная бутылка! Хватит всегда, на всех и на каждого. Ну!

– Променять бесконечную сладкую жизнь на бутылку горькой! – тоном мхатовского трагика воскликнул Зевс. – Ну растолкуй, Самарыч, ради бога, он же – я, чего ты и твои друзья к этой горькой прилепились? Какая удивительная и совершенно особая радость в этой самой горькой?

– Вопрос на засыпку, – признал Лука Самарыч. – Можно сказать, вопрос вопросов всех времен и всех народов. На него надлежит дать ответ не по-столичному, то есть мелко, узко и прямолинейно, а обязательно широко, глубоко и с художественным поворотом, то есть по-колдыбански. А для этого нам с вами, любознательное олимпийское величество, надо здесь и сейчас… жадно прильнуть к нашему прапрадедовскому источнику истины, то бишь к бутылке этой самой горькой.