Главное управление - Андрей Алексеевич Молчанов

воевал в Чечне, мы выруливали по краям обрывов многих ситуаций, и откажись я от него, промолчи, от меня отвернутся многие и многие… Вы должны меня понять. Как приличный, надеюсь, человек.

– Максимум для него – это должность опера, – процедил он. – И пусть считает, что ему крупно повезло. Отпетый негодяй! И вам это великолепно известно. Или напомнить о его последних приключениях? В УСБ на него уже два тома… Последний эпизод – драка с таможенниками. Размахивал удостоверением, не желая платить пошлину за какой-то ковер, возвращаясь из отпуска. Потом пустил в ход кулаки. Вы в курсе?

– Ну, эмоции… Дорога, алкоголь, возможно. Конечно, не оправдание, я понимаю…

– А то, что, разгромив бандитские крыши, он потом в лес коммерсантов вывозил и держал их там под стволами, принуждая платить отныне ему, это как? Эмоции? Алкоголь?

– Слухи, – ответил я угрюмо. – Никто ничего не доказал.

– А дело с вымогательством у ранее потерпевшего?

Тут уж сказать было нечего. Дело и ныне гремело по всем инстанциям. Мы защитили от вымогателей крупного бизнесмена, скрутили бандитов, но за свои старания Акимов потребовал с потерпевшего изрядную сумму, подставив для ее получения своих подельников из «колбасного» департамента. Коммерсант побежал в министерство, «колбасников» приняли с поличным, те начали валить инициативу на Акимова. Но, попав в тюрьму, где мой подчиненный имел устоявшиеся контакты с операми, после двух суток отсидки от показаний решительно отказались, решив сохранить себе остаток здоровья. Все все понимали, Акимов в очередной раз вывернулся, но замазался с головы до пят.

Я ненавидел этого мерзавца, но был вынужден тащить его на закорках то ли из чувства былой солидарности, то ли опасаясь его информированности относительно наших общих грешков, пропади они пропадом.

– Более того. Уж доверюсь вам, – продолжил Коромыслов. – Сейчас он в плотной разработке управления «М» госбезопасности.

– А он что, когда-нибудь из нее выходил, из разработки-то? – угрюмо вопросил я.

– Да и вообще… – развел Коромыслов руками. – Зачем ему при всех его миллионах какая-то ментовка?

М-да, работает наше внутреннее радио, работает…

– Я не считал его миллионы, – пожал я плечами. – Более того, сомневаюсь в их наличии. Зачем, имея миллионы, подставлять башку под пули абреков? Странно, не правда ли?

– Ничего удивительного, – хмыкнул он. – Адреналиновая зависимость. Я таких парней в Афгане видел десятки…

– Теперь… – продолжил я, вчитываясь в перечень фамилий. – Э-э…

– Теперь, – перебил он, – вы оставляете себе из этого списка еще трех оперов. Выбирайте. Будут торги, список утвердится полностью, каков он есть.

Я посмотрел на его лицо. Оно было непроницаемо жестким. И темные тяжелые глаза из-под набрякших век смотрели на меня с выжидательным долготерпением.

– Я должен подумать над кандидатурами, товарищ генерал…

– Идите, думайте.

Я уже раскрывал дверь, когда он остановил меня:

– Постойте… Не договорили.

Я обернулся.

Он уже сидел за командным столом, самодовольно скрестив на груди руки: тучный, луномордый, лучащийся довольством любимчик фортуны.

А мне поневоле грустно и снисходительно вспомнились некогда восседавшие на его месте Решетов, Сливкин, Филинов…

Эх, Федор Сергеевич, самодовольный временщик… Ты ведь тоже здесь ненадолго. И закончишь в итоге так же, как твои предшественники. Отчего же сейчас ты, как и они некогда, ослеплен своей избранностью и глаголешь высокопарные глупости, науськанный на их произнесение каким-то начальничком, путающим благие фантазии с реалиями бытия. Ничего, пройдет время, точка зрения изменится, сбитый прицел восстановится.

– Не понимаю одной закавыки, – произнес он дружелюбно. – При ваших возможностях и связях вы бы давно сидели в министерстве в генеральском кителе. Но вы не проявили в этом смысле ни малейшей активности. В самом деле! Почему вас не двинули вверх? Умны чересчур?

– Своей персоне оценки не даю, – ответил я. – Но поступало предложение от Решетова. Соколов – советник, я – помощник. Сейчас мы бы с вами были в равных званиях, товарищ генерал-лейтенант.

– Да-а? – протянул он издевательски. – Вряд ли! Вы были бы разжалованы и находились бы…

– Или в тюрьме, или в бегах, – продолжил я. – Посему предложение я отклонил.

– Так это интуиция или все-таки ум?

– Это скромность, – сказал я. – Я долго вырабатывал в себе данное качество. Ибо гордыня – грех, ведущий к падению.

– Это предусмотрительность и дальний расчет, не заливайте, – покачал он лобастой башкой. – Нашелся скромник… Но как вы не повелись в тех обстоятельствах – можно лишь удивляться. Молодчина! Вам бы в разведке работать надо…

– Это я уже слышал.

– От кого?

– От заместителя директора ФСБ, крупного специалиста по шпионам.

– А может, вы и впрямь шпион?

– Тогда бы мне не доверяла ФСБ.

– Да, вопрос снят. Хотя… Чего только в жизни не бывает!

– Вы хотя бы раз в жизни видели настоящего шпиона? – спросил я.

– Н-нет, – ответил он огорченно, через запинку.

– А знаете почему? Потому что на вашем уровне вы могли бы столкнуться со шпионами матерыми, первой категории, а они ни у кого и никогда не вызывают подозрений. За исключением разве подобных им специалистов из контрразведки.

– Ну, уж с вами и пошутить нельзя, Шувалов… Да! – спохватился он. – Хорошую мы подняли тему! С нами вплотную желает работать ФБР через свое посольское представительство. Русская организованная преступность в Америке, обмен информацией, то-се… С министром согласовано. Вы возглавите направление. Подробности – днями… Ну, идите, идите…

– Я, конечно, сильно рискую… – промолвил я, отворяя дверь, – но… смогу ли я оставить на местах не трех, а пять оперов под свою личную, сулящую мне неисчислимые беды ответственность? Это не торг, это просьба, продиктованная производственной необходимостью.

– Ладно! – рявкнул он, миролюбиво впрочем, и привстал из-за стола. – Оставляйте пять. Но, если чего, на кону ваша шкура!

– Признательно благодарен…

– Вот лис…

В течение последующей недели портрет нашего нового вожака-генерала прояснился для меня окончательно. Он был бесповоротно провинциален, любил покичиться своим званием, лишний раз прикрикнуть, но от своего начальственного гнева отходил быстро и точку зрения на те или иные обстоятельства имел гибкую, зависящую от конъюнктуры момента. Свою прыть он поубавил, едва столкнулся с нашей реальной работой. Вывеску на учреждении поменяли, но суть конторы осталась прежней: мы находились в творческом поиске, работали на упреждение, не отвлекаясь на оперативное реагирование по криминальной текучке и предоставляя это низовым милицейским подразделениям. Наш федеральный статус в принципе был громким пустым звуком. Руководители городских и областных управлений нам не подчинялись, и всякие распоряжения в их адрес носили рекомендательный характер, наша работа вне Москвы вызывала раздражение у местных ментов, не любящих, когда кто-то забредал в их огород, а столичные сыскари считали нас лодырями, в принципе не отвечающими ни за что.

В свою очередь Федор Сергеевич, привыкший