Неповторимое. Книга 1 - Валентин Варенников

На переднем крае нашей 35-й Гвардейской стрелковой дивизии в итоге перехода парламентеров установилась гнетущая тишина. Все чего-то ждали. Но чего ждать солдату, если враг не сдается?

Наконец, поступила команда: подготовить и провести по разведанным реальным целям мощный огневой налет с привлечением всех имеющихся средств. Мы уточнили задачи всем орудиям, минометам, танкам, самоходным артиллерийским установкам и даже огнеметам. В 19 часов 1 мая 1945 года все загрохотало. Снова война! На противоположной стороне все рвалось, рушилось, горело. Передний край опять заволокло пылью и дымом. Уже через пять минут интенсивной стрельбы стороны противника не было видно. Штурм города возобновился с новой силой.

Наша дивизия немного улучшила свое положение — захватила противоположную сторону Флоссштрассе, по которой проходил передний край, соединилась с 207-й мотострелковой дивизией 3-й Ударной армии и окончательно закрепилась на занятых позициях.

Мы стояли на этом рубеже. А в те минуты историческую миссию непосредственного штурма рейхстага и водружения на нем Знамени Победы выполняла 150-я Идрицкая стрелковая дивизия.

В 0 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й стрелковой дивизии перехватила радиограмму немецкой радиостанции на русском языке следующего содержания:

«Говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. Высылаем своих парламентеров на Потсдамский мост».

Обращение повторялось многократно. В связи с этим командующий 8-й Гвардейской армии приказал на этом участке огонь прекратить. Это сделали и наши артиллеристы. Штаб армии, как нас информировали, готовил группу офицеров для встречи с немецким командованием обороны Берлина.

В установленное время наши офицеры встретили на Потсдамском мосту уже известного полковника фон Дуффинга и двух майоров, которые заявили, что уполномочены командиром 56-го танкового корпуса генералом Вейдлингом заявить о его решении капитулировать. В 6.00 2 мая генерал Вейдлинг и все командование корпуса сдались в плен. На допросе выяснилось, что Вейдлинг одновременно является командующим обороны Берлина. На вопрос — произошла ли сдача с ведома Геббельса и какова численность сдавшихся в плен — Вейдлинг ответил, что решение он принял самостоятельно и оно распространяется только на 56-й танковый корпус. Он также отметил, что никакой связи с другими частями Берлинского гарнизона у него нет. Вейдлингу было предложено составить приказ по Берлинскому гарнизону о немедленном прекращении сопротивления. Этот приказ был оперативно размножен, разослан во множество наших частей, где содержание этого документа по громкоговорящим средствам и вещательным станциям на немецком языке широко доводилось до личного состава гарнизона и населения Берлина.

В целях быстрейшего достижения капитуляции Германии был умело использован заместитель министра пропаганды рейха (т. е. заместитель Геббельса) доктор истории и философии Фритцше и его аппарат. Он также написал приказ о безоговорочной капитуляции и призвал всех солдат и офицеров немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Это тоже имело большой эффект.

Таким образом, в результате быстрых и энергичных мер, предпринятых командующим 1-го Белорусского фронта маршалом Жуковым и командармом генералом Чуйковым и их заместителями, было сделано все, чтобы избежать лишних жертв и в течение 2 мая 1945 года повсеместно в Берлине и его пригородах не допустить сопротивление противника и пленить его части.

Ожесточенные бои за рейхстаг продолжались до утра 1 мая. Отдельные группы противника капитулировали лишь в ночь на 2 мая. Но уже рано утром 1 мая на фронтоне рейхстага развевалось Красное Знамя 150-й стрелковой дивизии, которое водрузили разведчики 756-го стрелкового полка этой дивизии Егоров и Кантария.

Это было Знамя Победы нашего народа в Великой Отечественной войне. Мы узнали об этом радостном событии буквально через несколько минут.

Осматривая вместе с другими товарищами по полку уже с утра 2 мая 1945 года рейхстаг, мы могли только представить сложность боя, который разворачивался и на подступах, и особенно внутри здания. Даже через несколько часов по окончании боев здание еще дымилось. Все окна, заложенные кирпичом, были превращены в бойницы. Каждая площадка или выступ на фасаде использовались под огневую точку. И сейчас можно было наблюдать, как из амбразуры торчит ствол автоматической пушки, а на площадке валяется разбитый пулемет. Солдаты (очевидно, специальная команда) собирали оружие, боеприпасы, другое имущество и складировали все перед зданием.

Глядя на рейхстаг и представляя, как грозно он ощетинился во время боя, нетрудно было нарисовать в воображении картину штурма. Все подступы, площади и подходящие улицы представляли собой сплошное море огня. Все простреливалось вдоль и поперек. И, конечно, здесь смерть вырвала из наших рядов не один десяток, а может, и сотни воинов, сложивших свои головы в последний час окончания боев в Берлине. Вечная им память!..

Рейхстаг представлял собой огромное массивное здание с толстыми стенами и рядами колонн. Внутри — множество лестниц, коридоров, залов и комнат. Да и в подвале, кроме технических помещений и архивных хранилищ, было много просторных пригодных для жилья комнат. В подавляющем большинстве все они были приспособлены под госпиталь. Раненых немцев здесь было битком. Они лежали вповалку, занимая сплошь все полы, не говоря уже о койках и столах. Воздух был пропитан тяжелым запахом лекарств, пота, крови. Здесь же были врачи и медсестры в белых халатах. Но меня поразило, что здесь было электричество. Представьте, во всех комнатах подвального помещения ярко светились электролампочки. Видно, где-то в здании была автономная электростанция или какой-то другой источник тока.

Наше короткое знакомство с рейхстагом закончилось. Мы вышли к центральному входу и начали фотографироваться на память. Вдруг к нам подходит заместитель командира 100-го Гвардейского стрелкового полка майор Иванов с небольшой группой офицеров. Они тоже решили сделать памятные снимки. Мы разговорились. И первое, что вспомнили, — это гибель командира полка Алексея Михайловича Воинкова. Так же, как и я, Иванов считал, что мой перевод в соседний полк в значительной степени сыграл отрицательную роль. Иванов сообщил, что намерен в ближайшее время подать рапорт об увольнении. «Хочу вернуться к своему любимому делу — преподавать историю», — добавил он. Это тоже заставило меня внутренне всколыхнуться: война ведь кончилась, жизнь продолжается, и надо идти по своему пути.

Мы сфотографировались на фоне разбитого рейхстага. Иванов, как всегда, начал философствовать:

— Что натворили, что натворили…

— Ты на кого сетуешь?

— Как на кого? На немцев, конечно, на Гитлера. Ведь можно же было город сохранить. Допустим, что он еще питал надежду на какие-то переговоры, когда мы готовились на Одере, но с прорывом Зееловских высот стало же все ясно! Надо было капитулировать.

И как бы в подтверждение слов Иванова огромный дом, стоявший напротив рейхстага, ближе к Шпрее, вдруг рухнул с грохотом и каким-то даже свистом. Поднялось огромное облако пыли, у основания появились языки пламени. Запруженная военными площадь мгновенно затихла. Все обернулись к развалинам. Но чей-то громкий голос из района обвала крикнул: «Все нормально!» И все, и всё опять начало двигаться. А Иванов продолжил свой экскурс в историю:

— Когда в 1814 году наш царь Александр вместе с войсками во главе с военным министром графом Барклаем и полководцами Раевским, Ланжероном, Ермоловым и Милорадовичем подошли вплотную к Парижу, уже овладев на севере Монмартром, а на востоке Бельвилем, то наполеоновский маршал Мормон, которому император поручил оборонять столицу, прислал нашему государю офицера с просьбой о пощаде. И государь помиловал. Но главный итог — красавец Париж остался целехонек. И ничего, что тогда наши солдаты поговаривали, что, мол, «не пришлось батюшке-Парижу поплатиться за матушку-Москву!». Ну и что? Зато город остался целым. А сколько жизней сохранилось. Вот и Берлин ведь тоже можно было хоть и не полностью, но спасти. Даже уже после смерти Гитлера и то многое бы сохранилось.

Он продолжал размышлять вслух, а я вспоминал приблизительно такие же его рассуждения, которыми он делился со мной и с Воинковым на командном пункте полка в пригороде Киц на Одерском плацдарме. У него была хорошая память и логическое мышление. Обычно он молчал, когда у нас шел деловой разговор об организации боя, но когда речь заходила о материальном и духовном обеспечении воинов, тут он выходил на первый план. Зная хорошо обстановку, он непременно настаивал на максимальном обеспечении воюющих солдат и офицеров. И, конечно, это было правильно.

Мы потолковали еще немного и расстались, надеясь на скорую встречу. Иванов ушел, а я со своими товарищами задержался. Я стоял, смотрел на рейхстаг и думал: «Все справедливо. Зловещие планы завоевания мирового господства, родившиеся здесь, на этой земле, горе, причиненное народам, обернулись для Германии бумерангом: здесь взметнулось и понеслось по планете пламя Второй мировой войны, и именно здесь, в рейхстаге, оно было решительно погашено. Сделано это Советской Армией, Советским Союзом, советским народом. Но навечно ли погашено пламя войны? Ведь источник Первой мировой войны тоже находился здесь. Извлекут ли немцы уроки из Второй мировой войны?»