Рижский редут - Далия Трускиновская

Некоторые галсы тянутся практически до берега, пока шверт не начнет чиркать по дну, другие только до середины реки, чтобы не попасть на стремнину и не потерять драгоценные футы только что пройденного пути.

Особая радость – это заход в протоку, что между Даленхольмом и курляндским берегом. Места мало, ветер прямо против движения, но зато почти нет течения. Повороты следовали один за другим, шкоты не крепились, все время были на руках. Команда «К повороту!» не подавалась, а только «Поворот!». Время от времени командир командовал шкотовым – «Потравить!», рулевым – «Увалиться!», а также руководил маневром по расхождению с дозорными лодками.

Наконец мы достигли места стоянки.

Опять зазвучали знакомые команды: «Приготовить якорь к отдаче с кормы!», «Приготовить носовые швартовы!», «Приготовить кранцы с обоих бортов!»

Я вспомнил, как мне диктовали прошение о переводе из толмачей в судовые кранцы, и невольно усмехнулся.

– По местам, стоять, к швартовке приготовиться! – приказал командир. – Так, ладно. Отдать якорь! Паруса, убрать! Одержаться, на якоре! Одержать нос! Стоп травить якорь! Закрепить, швартовы! Ну, все, щегольски ошвартовались!

На Даленхольме я был впервые. Остров этот протянулся по Двине не совсем с севера на юг, скорее с северо-запада на юго-восток. Но для удобства его оконечности называли северной и южной. Большую часть острова на севере покрывал лес, на опушках ближе к берегам примостились дома рыбаков. Чем ближе к югу – тем более земледельческим становился остров, были тут довольно большие поля и луга, где пасся скот. Наконец, почти на южном мысу стояла здешняя церковь.

Позднее я бывал на Даленхольме и узнал от местных жителей, что на его восточном берегу когда-то высился каменный замок, от коего уцелели немногие развалины.

Нам требовался берег западный, где на возвышении стояла усадьба рода Левиз-оф-Менар, а под ней уже на скорую руку оборудовали пристань для канонерских лодок. Место было прелюбопытное – как раз тут над рекой нависал небольшой обрыв, поросший кустами и служивший естественной защитой от ветров. Если же подняться вверх на три сажени по крутой тропинке, то можно попасть в прекрасный парк, окружавший усадьбу. Сама она располагалась почти в полуверсте от берега.

Сейчас часть строений разобрали, а на берегу, южнее нашей гавани, почти на мысу, выросло укрепление наподобие форта. При нужде оно могло довольно долго держать оборону – берег по ту сторону реки был плоский и превосходно простреливался. Лес начинался не так близко к воде, чтобы стать прикрытием для наступающего врага.

Все службы и жилища рыбаков к северу от укрепления также были отданы для военных нужд. Их не хватило, и потому на окраинах парка разбили палатки. Я слышал обычный шум военного лагеря, свидетельствующий о деятельной жизни, видел солдат и моряков, занятых делом, и невольно улыбался – тут я мог наконец почувствовать себя в безопасности.

Мои ненаглядные родственники, видимо, вообразили себя в раю. Еще немного, и они явились бы предо мной в костюмах праотца Адама. Потом оба клялись и божились, что отдыхали после купания, а потом непременно оделись бы, как подобает лейтенантам российского флота. И даже обиженно спросили, как бы я отнесся к тому, что они, увидев меня на борту йола, кинулись не ко мне, а прочь – одеваться, бриться, завивать кудри и чистить ваксой сапоги.

Сержант Бессмертный под расписку передал боеприпасы им и другим командирам канонерских лодок, а сам отправился смотреть за размещением бочат с порохом. Наконец-то я понял, что угодить ему невозможно. Хорошо, что хитрый Сурок сразу распорядился насчет трапезы.

Ответив на многочисленные строгие вопросы Бессмертного, Артамон и Сурок повели нас в удобное для трапезы и беседы место. Южнее усадьбы в низинке рос дуб, но какой дуб! Лет ему было по меньшей мере триста, в обхвате – более двух сажен, высокий и развесистый. Дамы, жившие в усадьбе, распорядились поставить вокруг него удобную скамейку. Сейчас же дуб, равно и церковная колокольня, служили наблюдательными пунктами.

Мы шли туда через великолепный парк, наслаждаясь зрелищем огромных куп цветущего шиповника. Свечкин и Гречкин, по милости Артамоновой ставшие неразлучными, тащили за нами стол из усадьбы и две корзины со съестным. Их же, Свечкина и Гречкина, мы отрядили в караул – чтобы никто не помешал нашей беседе. Разговор мог получиться долгий и трудный.

– Первый тост, как водится, за государя! – напомнил Артамон, разливая по кружкам бурый напиток. – Потом – за почетных гостей, а кто у нас ныне почетный гость?

– Господин Бессмертный, – сразу отвечал Сурок, принимая свою кружку и принюхиваясь. – Арто, ты это где взял?

– В усадебном погребе. Хозяева позволили.

– Так это они, поди, в пустую бутылку налили отраву для тараканов! Хороши бы мы были – ни хрена себе угощение!

Бессмертный понюхал пойло и согласился – пить его было опасно. Мы выплеснули сомнительное вино в траву, и с этой неприятности начался разговор, и без того заранее приводивший меня в трепет.

– Господин Бессмертный, – начал я. – Положение таково, что я не могу более изображать из себя французского жантильома времен короля Анри Четвертого. Я защищал честь дамы, сколько мог… но более не могу… простите великодушно…

– Слава те Господи! – с чувством произнес Сурок. – Образумился! Выкладывай же наконец всю правду!

– Я бы и далее молчал, но знакомство со мной может обернуться большой бедой для этой дамы. Меня пытались убить, и, я полагаю, еще будут пытаться. Если бы я знал, в чем дело… но я понятия не имею!..

– Кто, когда?! – вскричал Артамон.

– Когда – не далее, как сегодня днем. Кто – не знаю! Сей господин мне не представился! Но он – тот, кого пыталась заколоть твоя незнакомка в Яковлевской церкви!

– Однако ж… – сказал удивленный Сурок. – Бессмертный, Морозов прав – коли так, все действительно очень запуталось. Мы можем приютить его здесь, на Даленхольме, но дама… Морозка, ты уж прости, я назову ее имя – и дальше нам будет гораздо легче. Это госпожа Филимонова, бывшая в девичестве невестой… Александр, она точно была твоей невестой?

– Мы мечтали об этом, – отвечал я, глядя себе под ноги.

– Ее отдали замуж за господина Филимонова, человека богатого и достойного, но старше нее… что для такой сумасбродной особы было необходимо! – пылко заключил Сурок. – Сам я ранее сорока пяти лет жениться не собираюсь и не понимаю тех, кто смолоду впрягается в ярмо и берет на себя ответственность перед Богом за юную дуру со всеми ее амбициями и затеями! Все равно что ставить неопытное дитя к штурвалу фрегата в бурю!

Это был неприкрытый намек, весьма злобный, и я вздохнул – жениться я не собирался, но Натали теперь могла просто вынудить меня совершить это, ибо иначе ее репутация погибла бы безвозвратно.