Чебурашка - Дмитрий Ромов

боя с Цепом.

— Здравствуйте, — киваю я.

— Вот, Артём. Дмитрий Сергеевич хочет с тобой поговорить.

— Да, — кивает тот. — Но разговор у меня не слишком долгий. Простой и короткий. Ты знаешь, что такое «Факел»?

— Ну-у… — тяну я, припоминая, что о них знаю. — Военно-патриотический клуб, вроде.

— Вообще-то Всесоюзное Молодёжное Патриотическое Объединение. Я хочу, чтобы ты вступил к нам. Там много интересных людей. Боевые офицеры, ребята, опять же из школ и вузов, твои сверстники. У нас интересно и, главное, мы не просто так боевыми искусствами занимаемся, мы реальные вещи делаем для своей страны. Такие, что больше никто не может.

— У вас там спецназ что ли? — хмурюсь я. — Но я не планирую армии будущее посвящать.

— Неважно, у нас дело для всех найдётся. Если коротко, мы меняем будущее своей Родины.

Я усмехаюсь.

— Серьёзно? Тогда, возможно, стоит подумать. Но мне учиться-то осталось всего ничего, а потом я хочу в Москву ехать поступать.

— Ничего, в Москве у нас тоже есть отделение, да ещё и самое большое. Руководят всем, между прочим, наши земляки, Скачков и Брагин. А Брагин так вообще в твоей школе учился, вон Глеб Алексеевич его тренировал.

— Ну, это не совсем так… — качает головой физрук. — Тренировал Скачков, вообще-то. Он из «Динамо» к нам пришёл.

— Неважно. Помнишь ты Брагина?

— Ну, так… — пожимаю я плечами. — Он ведь года на три или четыре старше. Особо и не помню.

— Ничего, познакомишься. Приходи. Просто так, без обязательств. Посмотришь, что мы делаем, а там решишь.

— Ну, ладно, — соглашаюсь я. — Приду как-нибудь…

Я возвращаюсь домой, звоню Кате и еду с ней к дяде Вале. К нему пока нельзя, но передачку у нас забирает. Мандарины, конечно же. А ещё записку от Катьки и открытку от меня.

— Поправляется, — говорит его лечащий врач. — Всё хорошо будет, подождать только надо немного…

После больницы я ловлю машину и мы едем на другой конец города. По мосту, через реку, за барахолку, в самую тьму-таракань. Выходим задолго до места назначения и идём пешком мимо покосившихся избушек.

— Куда ты меня завёз? — удивляется Катя. — Что здесь такое?

— Скоро узнаем, — усмехаюсь я. — Я ведь и сам не знаю.

— Как это? Ты что… Уж не хочешь ли ты сказать…

— Хочу, — киваю я. — Именно это я и хочу тебе сказать.

Из труб валит чёрный угольный дым, мальчишки катаются с горок на больших полиэтиленовых мешках, набитых снегом. Машин нет. Мы доходим до небольшого магазина и, свернув за последним домом на улице, подходим к калитке. Забор высокий, глухой. Я останавливаюсь и озираюсь по сторонам. Никого нет, и нас никто не видит. Достаю из кармана ключ и, размотав тряпицу, закрывающую висячий замок, открываю его. Он поддаётся сразу, и мы проходим во двор. Здесь всё в снегу, никто не чистит. Посреди двора стоит ветхая, вросшая в землю и покосившаяся избушка.

Я иду вперёд, а Катя следует за мной. Мы пробиваемся к крыльцу, и я ногами расчищаю снег, чтобы было возможно открыть дверь. На ней висит такой же замок, как и на калитке и тоже открывается тем же ключом.

Внутри холодно. Рядом с раскуроченной печкой стоит косая кровать и шкаф. Есть ещё стол. Стены чёрные, потолок провисший, электричества нет.

— Кать, поглядывай в окно, ладно?

— Ага, — соглашается она. — Ты нашёл карту?

— Записку, — говорю я. — И ключ.

Я отодвигаю кровать, отбрасываю лежащие под ней почерневшие от времени коврики и нахожу люк в полу. Дёргаю за металлическое кольцо и открываю.

— Что там? — взволнованно спрашивает Катя.

— Пока не знаю. Ветошь какая-то…

Я наклоняюсь и выгребаю целый ворох ветхого тряпья.

— Есть что?

— Кажись… есть…

Я опускаю руку и нащупываю отверстия для пальцев.

— Ещё одна крышка, — говорю я. — Тяжёлая гадина, железная.

Кое-как подняв толстый железный лист, я достаю из кармана плоский фонарик, сдвигаю на боку ползунок выключателя и направляю луч вниз.

— Иди, глянь…

Катя подходит. Внизу стоят два старых коричневых чемодана с железными уголками.

— Ну что, проверим, что там внутри?

— Ага, — затаив дыхание кивает Катька.

Мне приходится лечь на пол, чтобы дотянуться до ручки чемодана. Я достаю один из них и кладу на кровать.

— Ну, не тяни, — подталкивает меня локтем моя подруга.

— Ладно, — киваю я и протягиваю руки. — Давай посмотрим, что за клад, оставил нам капитан Флинт. Пять, четыре, три,

— Открывай, — смеётся Катя, и я открываю.

Ого…

— Что это? — не понимает она.

— Это? — хмыкаю я. — Это баксы, Кать.

— Какие баксы?

— Американские. Охренеть, Кать.

Деньги уложены аккуратными пачками в полиэтиленовые пакеты. Я вынимаю один пакет.

— А это дойчмарки. И фунтики ещё. Валюта, Кать…

— И что с ней можно делать?

— Пока ничего, — отвечаю я и достаю второй чемодан.

Он забит казначейскими билетами государственного банка СССР.

— По-моему, неплохой улов, а?

Мы стоим и смотрим на сокровища разложенные перед нами.

— Что ты думаешь? — шёпотом спрашивает Катя.

— Что я думаю?

Я поворачиваюсь к ней, а она — ко мне.

— Ты хочешь знать, что я думаю?

Она кивает.

— Я думаю, — задумчиво произношу я, — что ты очень красивая, Катя.

— Что-что? — поднимает она брови.

— А ещё я думаю, что очень, прямо очень-очень, ты слышишь? Очень-очень-очень хочу тебя поцеловать.

Она не успевает больше ничего сказать, потому что я притягиваю её к себе и мы целуемся. Долго и нежно. И ещё немножечко страстно. Мне, конечно, есть о чём подумать. Например, о том, как я буду выкручиваться в ментовке, объясняя, почему вешал им на уши лапшу с иконой и ничего не сказал о машине.

Ещё я могу подумать, как заполучить моего Чебурашку обратно. Или, например, о том, что, пожалуй, стоит записаться в этот «Факел», раз уж они уже сейчас меняют будущее.

Своё будущее я уже изменил, и это не вызывает у меня никаких сомнений. Моей истории больше нет. Она закончилась. Сейчас передо мной лежит совершенно чистый лист и меня ждёт новая жизнь, непохожая на ту, что я уже