48 законов власти - Роберт Грин

Авторитетное мнение

«Находи рычаг для воздействия на всякого человека. Это искусство заставить людей действовать будто бы по их собственной воле. Здесь важнее умение, чем ре­шительность. Ты должен знать, как подступить­ся к каждому. У любого поступка, любого волевого акта есть свой мотив, а уж каков он — зависит от индивидуального вкуса. Все люди склонны сотворять себе кумиров — для кого-то это слава, для других — эгоизм, своекорыстие. Умение состоит в том, чтобы знать всех этих идолов и заставить их служить себе. Зная по­бу­дительные мотивы человека, ты тем самым по­лучаешь ключи к его душе».

Бальтазар Грациан

Оборотная сторона

В игре на человеческих слабостях скрывается серьезная опасность: можно вызвать к жизни процессы, над которыми вы не имеете власти.

В играх власти всегда следует просчитывать и планировать несколько ходов вперед. При этом вы исходите из посылки, что окружающие более эмоциональны и неспособны к подобной предусмотрительности. Но если вы воздействуете на их уязвимые места, на области, совсем им неподконтрольные, вы рискуете вызвать к жизни такие проявления эмоций, которые разрушат ваши планы. Подвигая робкого человека на решительные действия, вы вдруг видите, что он заходит слишком далеко; удовлетворяя потребность во внимании и поклонении, обнаруживаете, что ваш объект преисполнен теперь такой самоуверенно­сти, что отбрасывает вас прочь. Беспомощность, инфантильность оборачиваются агрессивностью по отношению к вам.

Чем больше та или иная слабость замешана на эмоциях, тем больше потенциальная опасность. Поэтому не забывайте о пределах, которые требуются в этой игре, старайтесь ни в коем случае не увлекаться, подчиняя свою жертву. Ваша власть над жертвой не должна опьянять, она — не самоцель, а способ добиться чего-то большего.

Закон 34. Будь царственным на свой манер...: веди себя как король — и будешь принят как король

Формулировка закона

Тем, как вы преподносите себя, часто определяется то, как с вами обходятся. При длительном общении, показав себя вульгарным или серым, вы не сможете добиться уважения. Ведь король уважает себя сам и вызывает то же чувство у окружающих. Держась уверенно и величаво, вы показываете тем самым, что носить корону — ваше предназначение.

Нарушение закона

В июле 1830 года в Париже вспыхнула революция, в результате которой король Карл Х был вынужден отречься от престола. Комиссия, составленная из лучших умов страны с целью назначить преемника, назвала Луи-Филиппа, герцога Орлеанского.

С самого начала было понятно, что Луи-Фи­липп будет королем совершенно иного типа, и не только потому, что происходил из другой ветви королевской семьи, или потому, что не унаследовал корону, а получил ее, что ставило под вопрос легитимность его царствования. Причина была в том, что он не любил пышных церемоний и внешних атрибутов королевской власти. У него было больше друзей среди банкиров, чем среди дворянства. Он не собирался создавать новый свод королевских законов, как Наполеон, но хотел понизить свой статус, чтобы приблизиться к бизнесменам и представителям среднего класса, которые и призвали его на престол. Поэтому имя Луи-Филиппа стало ассоциироваться не со скипетром и короной, а с серой шляпой и зонтиком, с которым он горделиво прохаживался по улицам Парижа, словно буржуа на прогулке. Когда Луи-Филипп пригласил Джеймса Ротшильда, крупнейшего банкира Франции, к себе во дворец, он принимал его как равного. И в отличие от любого из предыду­щих королей он с удовольствием говорил с месье Ротшильдом о делах, потому что любил деньги и накопил изрядное состояние.

Пока влачилось царствование «короля-бур­жуа», люди стали относиться к нему с презрением. Аристократия не выносила самого облика столь нецарственного монарха и того, что в течение нескольких лет вынуждена была зависеть от него. Растущий класс бедноты, включая радикалов, преследовавших Карла Х, также не находил удовлетворения в правителе, который не был похож ни на монарха, ни на представителя простых людей. Банкиры, им Луи-Филипп был особенно предан, вскоре поняли, что страной управляют они, а не король, и обращались с ним все более неуважительно. Как-то перед поездкой на поезде, организованной для членов королевской семьи, Джеймс Ротшильд прос­то-напросто выбранил его — публично! — за опоздание. Однажды король ввел новшество, приняв банкира как ровню, теперь банкир относился к королю свысока.

В конце концов рабочие восстания, которые в свое время привели к свержению предшественника Луи-Филиппа, начали вспыхивать вновь, и король жестоко подавил их.

Что же он защищал столь яростно? Не институт монархии, к которому он относился с пренебрежением, не демократическую республику, которую не допускало его правление. Было очевидно, что он защищал не что иное, как свой капитал и капиталы банкиров — а это не тот путь, каким можно завоевать преданность граждан.

В начале 1848 года французы всех классов устраивали демонстрации, требуя реформы избирательной системы, которая сделала бы страну по-настоящему демократиче­ской. К февралю демонстрации стали более многолюдными. Чтобы поднять свою популярность, Луи-Филипп снял премьер-министра и назначил на его место либерала. Но этот шаг возымел обратный эффект: люди почувствовали, что могут свергнуть короля. Демонстрации переросли в самую настоящую революцию со стрельбой и баррикадами на улицах.

В ночь на 23 февраля толпы парижан окружили дворец. С проворством, которое застало всех врасплох, Луи-Филипп подписал отречение и в тот же вечер бежал в Англию. Он не оставил ни преемника, ни даже кандидата в преемники — все его правительство свернуло дела и растворилось, словно бродячий цирк, закончивший свои выступления в городе.

Никогда не теряй самоуважения и, когда ты один, не опускайся до бесцеремонного отношения к самому себе. Пусть цельность собственной натуры станет твоим нравственным мерилом, в большей степени основанным на строгости собственного о себе суждения, нежели на любых внешних установлениях.

Воздерживайся от неподобающих поступков из уважения к собственной добродетели, а не из-за строгой критики, навязываемой авторитетами извне. Приучись относиться к себе с благоговейным страхом, и у тебя не возникнет нужды в воображаемом наставнике Сенеке.

Бальтазар Грациан

Толкование

Луи-Филипп сознательно уничтожил ауру, естественным образом присущую королям и лидерам. Он подсмеивался над символизмом величия, так как верил в пришествие нового мира, в котором лидеры не будут ничем отличаться от обычных граждан. Он был прав: новый мир, без королей и королев, определенно стоял на пороге. Он вместе с тем глубочайшим образом заблуждался, предсказывая изменения в динамике власти.

Буржуазные шляпа и зонт короля сначала забавляли французов, но вскоре стали вызывать растущее раздражение. Люди знали, что Луи-Филипп на самом деле не таков, как все они, что шляпа и зонтик были свое­образной хитростью, призванной вызвать у людей иллюзию, будто в стране вдруг наступило равноправие. На самом же деле богатство в обществе было распределено крайне неравномерно. Для французов казалось естественным, что их правитель должен быть немного актером. Даже радикал Робеспьер, ненадолго пришедший к власти во время Французской революции за полвека до этих событий, понял это, а уж у Наполеона, снова вернувшего демократическую республику к имперскому режиму, это было в крови. Как только Луи-Филипп сошел со сцены, французы показали, чего им хотелось в действительности: они избрали президентом внучатого племянника Наполеона. Он был почти никому не известен, но они надеялись, что он воссоздаст мощную ауру великого императора и загладит щекотливый прецедент с «королем-буржуа».

У людей власти порой возникает искушение примерить на себя образ человека толпы, постараться создать иллюзию, что они и их подданные или подчиненные — это почти одно и то же. Но те люди, на которых рассчитывают произвести впечатление этим ошибочным жестом, быстро раскусывают хитрость. Они понимают, что не получают при этом никаких преимуществ, все это только притворство, игра в то, что у них как будто бы общая судьба с их правителем. Единственный вариант общности, который может сработать, был найден американским президентом Франклином Рузвельтом. Он заявил, что президент разделяет ценности и идеалы с народом, даже если он в то же время остается патрицием в сердце. Он никогда не притворялся и не пытался стереть дистанцию, отделяющую его от толпы.

Лидеры, пытающиеся уничтожить дистанцию с помощью фальшивого дружелюбия, фамильярности, теряют способность вызывать преданность, страх или любовь. Взамен они получают презрение. Подобно Луи-Филиппу, они слишком невдохновляющи, так что не заслуживают даже гильотины, — лучше всего для них просто исчезнуть в ночи, словно их и не было никогда.