День вампира (сборник) - Олег Дивов

Гош вышел – скорее выпал – из машины и попытался хоть что-то сказать. Но на него уже с криком набросились, крепко обняли, впились в губы, повисли на шее.

– Любимый! – выпалила Ольга, на миг отрываясь от мужчины и слегка его встряхивая, дабы удостовериться, что это не галлюцинация. – Мой! Наконец-то! Господи! Любимый! Как я тебя искала… Как ждала… Гошка! Это ты?!

– Здравствуй, – пробормотал Гош.

Когда они в последний раз встречались, Ольга уже третий год была замужем, а ее дочери исполнилось полтора.

– Единственный мой! – простонала она, сжимая Гоша в объятиях.

«Мама! – взмолился Гош про себя. – За что?! Ее-то за что так?!»

Ольга радостно плакала у него на груди.

– Как ты? – спросил он через силу, чувствуя, что и сам может сейчас разреветься от тоски и безысходности.

– Все… Теперь все хорошо. Ты вернулся. Ты нашелся. Как ты меня нашел? Гошка… Милый…

«Она не помнит, – поставил диагноз Гош, обнимая плачущую Ольгу. – Ни как и почему мы расстались, ни Ваську своего, ни девочку… Как ее звали? Неважно. Остался в памяти только я. И что же нам теперь делать?»

* * *

Ближе к вечеру Гош вышел из дома, сел на ступеньки, закурил и положил руку на крепкое мохнатое плечо доверчиво прижавшейся к нему Беллы. От реки, беззаботно переговариваясь, возвращались «анархисты» – веселый и приветливый народ, силой вырвавший у Бориса этот клок московской земли и устроивший здесь нечто среднее между первобытным коммунизмом и пиром во время чумы. На Гоша и его собаку поглядывали с интересом, даже небрежно здоровались, но близкий контакт наладить никто не пытался. Захочет человек – приживется, не захочет – уйдет. Такие здесь были порядки.

Гош смотрел на людей, улыбался им и думал, насколько же их нынешняя расслабленность зиждится на предчувствии скорого конца. Уже через месяц-другой наступят холода, и вместо праздника начнется тупое выживание. И рано или поздно «Свободную зону» раздавит княжество Бориса. Либо проглотит, либо вышвырнет из города. Но это будет завтра. Пока что молодые люди с инфантильным упорством обреченных хотят не выживать, а просто жить.

Гош оглянулся на окна, за одним из которых спала Ольга. Бедная так перенервничала, что у нее начался сильнейший постстрессовый «отходняк». Гош уложил ее и сидел рядом, держа за руку, пока она не уснула. Нервным и тревожным сном, но все-таки уснула. Конечно, она ничего не помнила. И конечно, Гош не нашел в себе достаточно мужества рассказать ей хоть что-то. Но и мужества лечь в постель с остро нуждающейся в ласке женщиной, с которой провел когда-то много ночей, он тоже в себе не чувствовал. Он любил другую.

Означала ли эта негаданая встреча, что у него появился шанс найти ту, без которой жизнь потеряла смысл? Нет. Даже наоборот. Чудес не бывает дважды. Лимит удачи исчерпывался. Впереди, скорее всего, ждали неприятности.

Он не найдет больше никого. Ни-ко-го. Пора с этим смириться.

А в доме звенели посудой и смеялись. На площадку въехала мокрая автоцистерна, дала гудок, из дверей посыпался народ с ведрами и канистрами. «А может, выкарабкаемся как-нибудь?» – подумал Гош, наблюдая за веселой суетой у крана, из которого хлестала вода.

Он знал теперь очень много о том, что произошло в Москве за последние месяцы, когда люди начали «просыпаться» и сбиваться в стаи по интересам. Здесь у каждого была своя история, как правило, очень горькая. Тот же Борис – уникальный случай «пробуждения» с полным объемом памяти и хорошо сохранившейся личностью при этом – сумел найти семью: жену и сына. Мертвыми. Бородатый толстяк, опекавший мальчика Петю, был раньше учителем. Очнувшись незнамо где, он вспомнил координаты летнего загородного лагеря, где должен был по идее находиться. Бросился туда и увидел, что в корпусах лежат мирно на кроватях ссохшиеся трупики его подопечных. Ольга вернулась в дом, который помнила с детства, и нашла останки своих родителей.

Сколько времени прошло со дня, когда мир поразила загадочная пандемия, никто не знал. Звучали разные цифры, от года до трех лет, но считать их достоверными не имело смысла. Чем люди занимались в этот период беспамятства, они тоже понятия не имели.

А многие просто не хотели знать.

Гош докурил сигарету и тяжело вздохнул. Его так и подмывало спуститься по ступенькам, усесться за руль и бежать, бежать, бежать… Куда? Зачем? Ему предстояло очень многое вспомнить, а для этого нужно было остаться здесь, в Москве. И терпеть, и ждать, и ежедневно подстегивать непослушную память. В надежде, что появится хоть малейшая зацепка.

– Оля… – прошептал Гош. – Оля, дорогая… Где же ты? Как же мне теперь быть?

Собака легла и положила морду ему на колени. Закрыла глаза. Задремала.

– Прости меня, Оля… – прошептал Гош.

Он спрятал в ладонях горящее лицо.

…А где-то на окраине сознания уходило в поле стадо, и хрупкая девчонка колотила пятками по бокам гнедого жеребца, а кто-то сидел на заборе, держа под мышкой автомат и дуя пиво из бутылки, и играла музыка, и еще кто-то с очень знакомым лицом, гарцуя неподалеку на коне, радостно заорал: «Регуляторы, в седло-о!!!», и ускакал вслед за девчонкой, визжа и улюлюкая. Гош обернулся, рядом стояла громоздкая боевая машина с непомерно толстым стволом, и пожилой мужчина прислонился спиной к броне.

– Кто такие Регуляторы? – спросил негромко мужчина. – Мальчишки теперь себя по-другому и не называют… Что за заразную историю ты им подбросил?..

Здесь, в Москве, на теплых каменных ступенях, Гош не знал, как ответить призраку, явившемуся ниоткуда. Но там, в той жизни, он что-то ему сказал.

И сказал, улыбаясь.

Часть вторая

Годом раньше. В поисках себя

Объездчики вернулись на рассвете. Кряхтя и ругаясь, они волоком затащили добычу в прихожую и кое-как поставили на ноги.

– Ну, Сан Сеич, получите-распишитесь, – сказал Цыган. – Вот и он, неуловимый Джо. Собственной, так сказать, персоной. С вас десять баксов за моральный ущерб.

Пленник обвел помещение мутным взглядом, закатил глаза, выпал из рук объездчиков и с деревянным стуком рухнул на пол лицом вниз.

– Только за моральный? – спросил пожилой мужчина, садясь на корточки и заглядывая потерпевшему за правое ухо. Там густо запеклась кровь.

– Ну, дырок-то он нам в машинах наделал порядочно, – важно заявил Белый. – «Тойоте» вообще, гад, все стекла раскокал до единого.

– И мое колесо, – подал голос Большой.

– И твое любимое колесо, – согласился Белый.

Костя и Цыган зашмыгали носами, но решили пока не смеяться.

– В лохмоты, – горестно вздохнул Большой. – А где я новое возьму?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});