Обширней и медлительней империй (сборник) - Урсула Ле Гуин

– А зачем вам туда надо?

– Я ищу одного человека, он там живет.

– А сами-то вы откуда?

– Мне очень нужно поскорее попасть на эту Шуточную улицу. Скажите, это далеко?

– Откуда вы, спрашиваю?

– Я с Анарреса, с вашей луны то есть, – сердито ответил Шевек, не думая, что говорит. – Мне совершенно необходимо попасть на эту улицу – прямо сейчас, сегодня!

– Так это вы? Тот самый ученый? Но что вы здесь-то делаете? Да еще ночью?

– Скрываюсь от полиции! Вы что, хотите сообщить им, что я здесь? Или все-таки поможете мне?

– Черт возьми! – вырвалось у старьевщика. – Нет, черт возьми! Послушайте… – Он колебался, он явно хотел уже что-то сказать, что-то совсем другое, но все же передумал и велел Шевеку: – Ладно. Вы идите вперед. Я вас догоню, вот только магазин закрою. Идите, идите. Я вас отведу куда надо. Нет, черт возьми, а?

Он бросился куда-то вглубь магазина, выключил свет и вышел на улицу вслед за Шевеком, затем опустил тяжелую металлическую ставню, запер ее на замок, запер дверь, и они очень быстро пошли куда-то, а он все приговаривал:

– Скорее! Идите, пожалуйста, скорее!

Они миновали не меньше двух десятков кварталов, все глубже уходя в лабиринт извилистых улочек и переулков, в самое сердце Старого Города. Дождь продолжал моросить, в темноте кое-где поблескивали полоски света из-под ставен; пахло помойкой, гнилью, мокрыми камнями и металлом. Наконец они свернули в неосвещенный переулок без названия, зажатый между двумя высокими старыми домами, нижние этажи которых были сплошь заняты магазинами. Провожатый Шевека остановился и ногой постучал в закрытую ставнями витрину одного из них. Над дверью магазинчика красовалась надпись: «Т. Маедда. Лучшая бакалейная лавка в городе». Прошло немало времени, прежде чем дверь приоткрылась, и старьевщик заговорил с кем-то, стоявшим внутри. Потом он махнул Шевеку рукой, и они быстро вошли в дом. Впустила их какая-то девушка.

– Туйо там, в дальней комнате, пойдемте, – сказала она, быстро глянув Шевеку в лицо, в коридоре было почти темно, но откуда-то из-за помещения магазина падала полоса неяркого света. – Неужели это вы и есть? – Голос у нее был высокий, почти детский, но звучал уверенно. Она как-то странно улыбнулась. – Неужели это действительно вы?

Туйо Маедда оказался темноволосым человеком лет сорока с мрачноватым умным лицом. В нем чувствовалось какое-то внутреннее напряжение. Он быстро захлопнул толстую тетрадь, в которой что-то писал, и вскочил навстречу вошедшим. Со старьевщиком он дружески поздоровался, назвав его по имени, а с Шевека не сводил настороженных глаз.

– Он, совершенно растерянный, ввалился ко мне в магазин и стал спрашивать, как пройти на Шуточную улицу. Знаешь, Туйо, по-моему, он говорит правду… это действительно он… тот самый… ну, с Анарреса…

– Да, это так. Верно я говорю, Шевек? – Маедда держался спокойно. Речь у него была неторопливой, хотя глаза тревожно блестели.

– Да. Мне нужна ваша помощь.

– Кто вас послал ко мне?

– Первый же человек, которого я об этом попросил. Я не знаю, кто вы. Я спросил его, куда я мог бы обратиться за помощью, и он сказал: пойти нужно к вам.

– Кто-нибудь еще знает, что вы здесь?

– Они не знают даже, что меня вообще дома нет. Но завтра, боюсь, узнают.

– Сходи-ка за Ремейви, – сказал Маедда девушке. – Садитесь, господин Шевек. По-моему, вам стоит рассказать нам подробнее, что все-таки произошло.

Шевек сел на деревянный табурет, но куртку расстегивать не стал: он настолько устал, что его знобило.

– Я убежал, – сказал он. – Из Университета, из этой золоченой клетки. И не знаю, куда мне теперь пойти. Возможно, тут кругом только клетки и тюрьмы. Я пришел сюда потому, что слышал, как говорят о «народе», о «низших слоях общества», о «рабочем классе», и я решил, что это звучит похоже на мой собственный народ. На тот народ, где люди способны помогать друг другу…

– А какая помощь вам требуется?

Шевек постарался взять себя в руки. Он огляделся – это был маленький уютный кабинет.

– У меня есть кое-что, что им очень хотелось бы получить, – сказал он, внимательно глядя на Маедду. – Одна идея. Одна научная теория. Я прилетел сюда с Анарреса в надежде, что смогу здесь завершить эту работу и опубликовать ее, сделать достоянием всех. Я не понимал, что здесь любая научная идея – собственность государства. Я ни для каких государств и правительств не работаю, а потому не могу брать деньги и вещи, которые мне дают в уплату за мои идеи. Я хочу выбраться отсюда! Но домой пока отправиться не могу. Так что я пришел к вам. Хотя вам, видимо, не нужна моя теория, но, возможно, вам не нужно и ваше правительство.

– Нет, – улыбнулся Маедда. – Оно мне совершенно не нужно. Но я сам нашему правительству тоже не очень-то нужен. Вы выбрали не самое безопасное место, доктор Шевек. Причем как для вас самого, так и для нас… Но успокойтесь. Сегодня еще не кончилось, а завтра мы решим, что делать дальше.

Шевек вытащил записку, найденную в кармане куртки, и подал Маедде:

– Вот почему я пришел. Это от тех, кого вы знаете?

– «Присоединяйтесь к нам, вашим братьям…» Нет, я их не знаю. Но, возможно…

– Вы одонийцы?

– Частично. Синдикалисты, сторонники доктрины свободы воли, социалисты. Мы работаем совместно с Союзом Социалистического Труда Тху, но занимаем антицентралистскую позицию. Вы появились в горячее время, знаете ли.

– Из-за войны?

Маедда кивнул:

– Три дня назад мы заявили о проведении демонстрации. Против внеочередного призыва в армию, против дополнительных военных налогов, против повышения цен на продукты питания. В Нио-Эссейе четыреста тысяч безработных, и они сбивают ставки, способствуя дальнейшему повышению цен. – Все это время он внимательно следил за выражением лица Шевека, теперь же, словно окончив его обследовать, вдруг отвернулся и тяжело откинулся на спинку стула. – В этом городе может произойти все, что угодно. Нам совершенно необходима всеобщая забастовка, которой будет предшествовать проведение массовых демонстраций. Нечто подобное Забастовке Девятого Месяца, которую возглавляла Одо, – прибавил он сухо и натянуто усмехнулся. – Нам бы сейчас такую Одо! Вот только второй луны у них не найдется, чтобы купить нас. Мы добьемся справедливости здесь или нигде… – Он снова посмотрел на Шевека и вдруг сказал значительно более мягко: – А вы хоть понимаете, что означало для нас существование вашего общества в течение всех этих ста пятидесяти лет? Вы знаете, что здесь люди, когда хотят пожелать друг другу счастья и удачи, говорят так: «И пусть в своей второй жизни ты родишься на Анарресе!» Знать, что действительно существует мир без правительства, без полиции, без эксплуатации… что власти не могут сказать, что это просто мираж, идеалистические бредни!.. А вы понимаете, почему они вас так хорошо спрятали ото всех, доктор Шевек? Почему вам ни разу не разрешили присутствовать ни на одном митинге? Почему они непременно устроят на вас облаву, как только обнаружат, что вы исчезли? Отнюдь не потому лишь, что им так нужна ваша великая теория. Но потому, что вы носитель иных, и очень опасных, идей. Вы, так сказать, идея анархизма во плоти. И носитель подобных идей сбежал от них и бродит на свободе!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});