Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

поражением в Вальене, пленом при королевском дворе, ссылкой, отлучением от

хилэсского двора и фактически домашним арестом в собственном фамильном замке. Он

шесть лет копил в себе злобу, гнев и ненависть так же, как Уилл копил любовь. И разве он

лгал сейчас? Разве хоть одно слово их сказанного им не было правдой? Роберт имел

полное право ненавидеть его, ненавидеть Уилла, имел право мстить ему и проклинать его.

И, сознавая это, Уилл опускал голову всё ниже и ниже.

Когда поток брани иссяк и Роберт, задохнувшись, умолк (Уилл боялся, что сейчас он

переведет дух и начнёт по новой), Рашан Индрас деликатно прочистил горло.

– Как видите, благородные сиры, договорённость невозможна, – любезным тоном сказал

он, заглушая сиплое дыхание Роберта. – Моему другу Риверте придётся остаться в гостях

у лорда Норана. А вам, боюсь, придётся отправиться восвояси, потому что за каждый

день, проведённый вами у стен Тэйнхайла, мы будем присылать вам в подарок одну из

частей тела моего дорого друга Фернана Риверте.

– И начнём с той части, которая тебе всех милей, – рявкнул Роберт, сжигая Уилла полным

ненависти взглядом. – Забирай её и вали отсюда, тебе ведь всё равно только она и нужна,

братец, на неё ты променял свою страну.

– Довольно, – прохрипел капитан Ортандо, и Уилл понял, что лишь присутствие Лусианы

удерживает его от достойного ответа лорду Норану примерно в тех же изящных

выражениях. – Сир Уильям, разговор, полагаю, можно считать оконченным. Едем.

– Сейчас, – проговорил Уилл, бросая извиняющийся взгляд на бледную от гнева Лусиану.

Для неё всё это было не меньшим унижением, чем для него, и, боже, ещё и здесь он был

виноват, и он так от этого устал. – Роберт, ты не мог бы уделить мне минуту наедине?

– Что, собираешься прирезать меня втихую? Так я неспроста в латах, – осклабился Роберт,

и Уилл покачал головой.

– Сира Лусиана, сир Ортандо, я прошу вас остаться с сиром Индрасом в качестве гарантии

чести… с обеих сторон, – добавил он, глянув на Роберта, тут же стиснувшего зубы.

Лусиана кивнула, Ортандо тоже. Индрас бросил на Уилла пронзительный взгляд, но тоже

не возразил.

Уилл развернул Бурана и неторопливо поехал через поле.

Люди Риверте, которых он сюда привёл, остались от него по левую руку, а справа были

стены Тэйнхайла. Уилл ехал, слушая, как чавкает под конскими копытами влажная от

дождей земля, и вдыхал всей грудью. Воздух тут был не их самых лучших, одно из

ближних озёр, похоже, заболотилось, и оттуда тянуло гнильцой. Но это был воздух его

дома.

– Ну? Чего? – грубо спросил Роберт, нагоняя его.

Уилл придержал коня, медленно обводя долину взглядом. Его брат гневно сопел в седле

рядом с ним, явно с трудом сдерживая желание сжать латной рукавицей его горло – и

только вид раскинувшихся на холме палаток со знамёнами Вальенского Кота его

останавливал.

– Я хотел спросить, – проговорил Уилл. – Просто… спросить.

– Ну?

– О чём ты думаешь, когда смотришь на эту долину?

Роберт вытаращился на него. Потом сплюнул. Странно, раньше у него не было этой

привычки – похоже, заточение в Тэйнхайле в компании гарнизона не слишком пошло на

пользу его манерам.

– О чём думаю? Я думаю, что восемь лет назад на этом самом месте Риверте зарубил

моего отца. Я об этом думал каждый проклятый день с тех пор, как мне велели не совать

носа дальше этих холмов – из-за него, из-за этого сраного ублюдка, который воображает,

что может хватать себе всё, что ему захочется. Ха, не так-то он стал самоуверен, когда его

приволокли сюда! Жаль, ты его не видел, когда он там скулил внизу, как собака – стоило

ждать столько лет ради такого зрелища, уж можешь мне…

– А я, – перебил его Уилл, на долю мгновения прикрыв глаза; нет, нет, просто не слушай

его, он уже довольно сказал, теперь твой черёд, – знаешь, о чём думаю я, когда на всё это

смотрю?

Роберт, набычившись, смотрел на него. Уилл кивком указал на один из дальних холмов,

самый пологий, почти совсем лысый, покрытый куцыми зарослями валежника.

– Помнишь, мне было лет семь, а тебе, наверное, десять, и мы забрались туда набрать

малины, она тогда только-только поспела. Ты сказал, что, если бы мы побежали

наперегонки, то ты бы оказался внизу раньше, чем я одолею первый ярд. Я сказал, что это

неправда, и мы побежали. Я очень старался, хотя не думал вправду, что смогу тебя

обогнать, но мне хотелось хотя бы не отстать от тебя слишком сильно. Ты бежал впереди,

так быстро, хотя за плечом у тебя была кадушка с малиной, и мне так хотелось быть таким

же быстрым, как ты, таким же сильным, таким же большим… Я так старался не отставать,

что не заметил корягу, споткнулся и упал, и расшиб колено, и лодыжку вывихнул. Я

плакал, – Уилл слегка улыбнулся, не сводя глаз с подёрнутого дымкой холма, – ревел

просто в три ручья, и всю малину рассыпал, а ты сказал, что я сопляк и мямля, и что от

меня никакого проку, взял меня на закорки, и донёс до дома. Я тогда думал, какой ты

большой и сильный, но ведь тебе на самом деле было трудно меня тащить, я же весил

полсотни фунтов, а тебе было всего десять лет.

Он замолчал. Было ещё что-то в этом воспоминании – например, то, что Роберт, дразня

его, утёр ему мокрый нос ладонью, и что в волосах у Роберта застряла малина, и Уилл

украдкой вытащил её и съел, пока брат, пыхтя, тащил его к замку. Было так много всего в

этом воспоминании, и было много таких воспоминаний – не то чтобы сотни и тысячи, нет,

вряд ли больше десятка, но каждое из них, Уилл вдруг понял это, было прекрасным.

И он улыбался сейчас, стоя в подёрнутой туманом долине и вспоминая, улыбался и не

думал о том, что на всё это скажет его брат. Это и не было важно. Просто он хотел

вспомнить сам и разделить с ним эту память, вот и всё.

Он понял вдруг, что умолк и молчит уже давно, и Роберт тоже молчит. Уилл повернул

голову и посмотрел в его лицо, тёмное, мрачное, враждебное, но всё равно какое-то

неуловимо детское и слегка растерянное. Как будто в глубине души он тоже ещё это

помнил. Как будто там, так глубоко, что-то было, и что-то ещё оставалось…

И Уилл сказал:

– Мне жаль, Роберт. Мне правда очень, очень жаль, что так вышло.

Не дожидаясь ответа, он развернул коня и пришпорил его, с места пуская в галоп. И

знамёна Вальены были перед его глазами, а Тэйнхайл – за спиной.

Вечером того же дня Уилл сидел в стороне от костра, обхватив колени руками, и смотрел

на сторожевые огни замка. Было холодно, и он накинул себе на плечи одеяло, думая о том,

что ему не помешала бы пара крепких шерстяных перчаток, потому что у него ужасно

замёрзли руки.

Ортандо со своими сержантами сидели в стороне, вполголоса обсуждая план штурма. При

иных обстоятельствах все они предпочли бы осаду, но с Риверте в качестве заложника

такой вариант исключался. Уилл подумал, что на самом деле не может быть уверен, что

тот всё ещё жив. Наверняка он был жив, когда братья Нораны съехались на поле перед

замком, но на что Роберт способен в порыве ярости, Уилл знал слишком хорошо. Он

старался гнать от себя эти мысли и только потирал ладони, судорожным, механическим и

бездумным жестом, тёр до боли, почти до крови, но они всё равно оставались ледяными и

никак не могли согреться.

Он уронил взгляд на меч, лежащий на расстеленной попоне вместе с доспехами из Шалле,

которые он собирался надеть завтра. Хороший меч, Уилл успел испробовать его во время

одного из недолгих привалов, когда попросил капитана Ортандо устроить ему небольшую

тренировку. Тот согласился, скептично изогнув бровь, но когда через час они разошлись,

обливаясь потом, в тёмных глазах капитана явно прибавилось уважения. Шесть лет с