Зощенко - Бернгард Рубен

Тем временем нарастающая лавина хулы и гневных осуждений катились по газетным полосам, по радио, на разного рода литературных, окололитературных, издательских и прочих собраниях, захватывая в свой разоблачительный обвал многих других писателей и издательских работников — «способствовавших», «просмотревших», «допустивших идеологические ошибки», «низкопоклонничающих перед Западом», «забывших интересы народа» и проч. и проч.

Единственной возможностью найти высшую справедливость, дать свое собственное объяснение, излить душу с надеждой, что тебя услышат и поймут, было обращение к Сталину. И Зощенко пишет такое письмо:

«27 августа 1946 г.

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Я никогда не был антисоветским человеком. В 1918 году я добровольцем пошел в ряды Красной Армии и полгода пробыл на фронте, сражаясь против белогвардейских войск.

Я происходил из дворянской семьи, но никогда у меня не было двух мнений — с кем мне надо идти — с народом или с помещиками. Я всегда шел с народом. И этого никто от меня не отнимет.

Мою литературную работу я начал в 1921 году. И стал писать с искренним желанием принести пользу народу, осмеивая все то, что подлежало осмеянию в человеческом характере, сформированном прошлой жизнью.

Нет сомнения, я делал иной раз ошибки, впадая иной раз в карикатуру, каковая в 20-х годах требовалась для сатирических листков. И если речь идет о моих молодых рассказах, то следует сделать поправку на время. За 20 лет изменилось даже отношение к слову. Я работал в советском журнале „Бузотер“, каковое название в то время не казалось ни пошлым, ни вульгарным.

Однако меня самого никогда не удовлетворяла моя сатирическая позиция в литературе. Я всегда стремился к изображению положительных сторон жизни. Но это сделать было нелегко, так же трудно, как комическому актеру играть героические роли. Можно вспомнить Гоголя, который не смог перейти на положительные образы.

Шаг за шагом я стал избегать сатиры и, начиная с 30-го года, у меня было все меньше и меньше сатирических рассказов.

Я это сделал еще и потому, что увидел насколько сатира опасное оружие. Белогвардейские издания нередко печатали мои рассказы, иной раз искажая их, а подчас и приписывая мне то, что я не писал. И к тому же не датировали мои рассказы, тогда как наш быт необыкновенно изменился за 25 лет.

Все это заставило меня быть осмотрительней и, начиная с 35 года, я сатирических рассказов не писал, за исключением газетных фельетонов, сделанных на конкретном материале.

В годы Отечественной войны с первых же дней я активно работал в журналах и газетах. И мои антифашистские фельетоны нередко читались по радио. И мое сатирическое антифашистское обозрение „Под липами Берлина“ играли на сцене ленинградского театра „Комедия“ в сентябре 1941 года.

В дальнейшем же я был эвакуирован в Среднюю Азию, где не было журналов и издательств, и я поневоле стал писать киносценарии. В начале 43 года я был вызван в Москву, и там я работал в журналах и газетах, напечатав за полгода не менее 15 фельетонов.

Что касается моей книги „Перед восходом солнца“ (начатой в эвакуации), то мне казалось, что книга эта нужна и полезна в дни войны, ибо она вскрывала истоки фашистской „философии“ и обнаруживала одно из слагаемых в той сложной сумме, которая иной раз толкала людей к отказу от цивилизации, к отказу от высокого сознания и разума.

Я вовсе не один так думал. Десятки людей обсуждали начатую мной книгу. В июле 43 года я был вызван в ЦК, и мне было указано продолжать эту мою работу, получившую высокие отзывы ученых и авторитетных людей.

И если эти люди в дальнейшем отказались от своего мнения, то я и не сосчитал возможным усиливать их трусость своими жалобами. А если я сейчас и сообщаю об этом, то отнюдь не в плане жалобы, а с единственным желанием показать, какова была обстановка.

После резкой критики, которая была в „Большевике“, я решил писать для детей и для театров, к чему всегда у меня была склонность.

Этот маленький шуточный рассказ „Приключения обезьяны“ был написан в начале 45 года для детского журнала „Мурзилка“. И там же он и был напечатан.

А в журнал „Звезда“ я этого рассказа не давал. И там он был перепечатан без моего ведома.

Конечно, в толстом журнале я бы никогда не поместил этот рассказ. Оторванный от детских и юмористических рассказов, этот рассказ в толстом журнале, несомненно, вызывает нелепое впечатление, как и любая шутка или карикатура для ребят, помещенная среди серьезного текста.

Однако в этом моем рассказе нет никакого эзоповского языка и нет никакого подтекста. Это лишь потешная картинка для ребят без малейшего моего злого умысла. И я даю в этом честное слово.

А если бы я хотел сатирически изобразить то, в чем меня обвиняют, так я бы мог это сделать более тонко и остроумно. И, уж во всяком случае, не воспользовался таким устаревшим методом завуалированной сатиры, методом, который вполне был опорочен еще в 19 столетии.

В одинаковой мере и в других моих рассказах, в коих усматривался этот метод, — я не применял сатирической направленности. А если иной раз люди стремились увидеть в моем тексте какие-либо якобы затушеванные зарисовки, то это могло быть только лишь случайным совпадением, в котором никакого моего злого намерения не было.

Прошу мне поверить — я ничего не ищу и не прошу никаких улучшений в моей судьбе. А если и пишу Вам, то с единственной целью несколько облегчить свою боль. Я никогда не был литературным пройдохой, низким человеком или человеком, который отдавал свой труд на благо помещиков и банкиров. Это ошибка. Уверяю Вас.

Мих. Зощенко».

Если отвлечься от времени его написания — наивное письмо, в котором автор более всего заботится о правдивости и чести при обращении к своему верховному обвинителю, как к самому справедливому судье. Но нельзя понять, тем паче — судить прошлое из последующей эпохи, не постигая «органику» предыдущей, не погружаясь в то бытие.

Это особая тема — письма Сталину опальных писателей, посланные ими в крайних обстоятельствах, письма Замятина, Булгакова, Зощенко… Письма истинных художников и честных, интеллигентных людей, обращающихся по этим своим внутренним законам порядочности к человеку, обладающему абсолютной властью в стране, наивысшим авторитетом и признанной всенародной любовью.

«Я ничего не ищу и не прошу никаких улучшений в моей судьбе», «пишу Вам с единственной целью несколько облегчить свою боль», «Уверяю Вас»… Как и на первое свое письмо Сталину в ноябре 1943 года, написанное с искренней верой в нужность повести «Перед восходом солнца» и надеждой отстоять ее с помощью столь просвещенного и всемогущего человека, Зощенко не получил ответа и на сей раз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});