Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914 - Владилен Николаевич Виноградов

их разбить и прогнать, но самим не переправляться»[542].

Итогом подобной «стратегии бездействия» явилось очищение российскими войсками, по требованию Вены, Дунайских княжеств, вторжение союзников в Болгарию и появление их флота у берегов Крыма.

Утратили всякое правдоподобие опасения Парижа и Лондона насчет нависшей над Османской империей угрозой ее целостности. Война для России стала чисто оборонительной. А. Дж. П. Тэйлор не без яда вопрошал: союзники были поставлены «перед задачей: как помешать агрессивной державе, если она не совершает агрессию?»[543]. Впрочем, к объяснениям и тем более к оправданиям им прибегать не пришлось. Обыватель слабо представлял, кто на этих Балканах обитает, и уверовал, особенно в Великобритании, где нагнетание русофобии шло весьма энергично, что русский медведь там лютует.

Не следует все же упрощать картину и пользоваться одной лишь черной краской. В британском парламенте раздавались голоса трезвых и здравомыслящих. Лорд Литтон, прочтя гору бумаг по восточным делам, пришел к выводу, что требования Меншикова не выходили за рамки Кючук-Кайнарджийского договора и никакой угрозы Великобритании не несли. Лидер сторонников свободы торговли Р. Кобден размахивал в Палате общин пальмовой ветвью мира: ничего общего с истиной не имеют утверждения насчет будто бы необузданной агрессивности царизма, «будь на месте русских британцы или американцы, они уже давно проглотили бы Турцию», «независимость которой давно уже стала пустой фразой». Провозглашенную цель войны – укрепление Османской империи – он считал неосуществимой, а потому и бессмысленной[544]. У лордов сходную позицию занимал граф Грей. Он подверг критике историю османов: «Орда диких варваров, стремившихся мечом распространить ложную веру», держала под своим деспотическим гнетом в течение четырех веков христианское население. Недостойно Великобритании бояться России. Угроза российского нашествия на Индию – химера. Чтобы добраться до нее со 100-тысячным войском понадобилось бы снарядить втрое более многочисленную армию. Подпиши Высокая Порта хоть все ультиматумы Меншикова, реальная ситуация не изменится[545]. Но одинокие голоса умеренных тонули в оглушительном хоре сторонников войны, антироссийская риторика достигла такого накала, что Г. Темперлей писал о «лае парламентской своры»[546]. Прения завершились победоносно для ястребов. Лорд Бомон возглашал в верхней палате: «Нет иной альтернативы – или война, или позор». Г. Д. Пальмерстон вещал в нижней: «Мы защищаем свободу наций и отстаиваем сохранение баланса сил».

Обыватель заблудился в тумане дезинформации и уверовал в благие намерения правительства ее величества. Поскольку премьер-министр Д. Абердин слыл недостаточно воинственным и слишком миролюбивым, популярный журнал «Панч» («Петрушка») поместил карикатуру, изобразив на ней Абердина, чистящим сапоги царю Николаю. Выступать перед согражданами с умеренных позиций было, по словам Р. Кобдена, все равно что перед «сворой бешеных собак»[547].

* * *

Крымская война обернулась горьким разочарованием и тяжким испытанием не только для России, но и для вражеской коалиции. 150-тысячная, а позднее и 170-тысячная армия Франции, Великобритании, Турции и Сардинии никак не могла взять небольшой город в Крыму (40 тысяч жителей в мирное время). Севастопольская страда длилась одиннадцать месяцев и три недели. Бомбардировка – штурм, бомбардировка – штурм. Пять приступов отбиты. А между ними – смерть от снарядов и пуль не только на бастионах, но и перед ними. В лагерях, в которых располагались войска коалиции, свирепствовали болезни, зимой солдаты, в солнечном Крыму, замерзали и вымерзали. Ниже приводятся свидетельства из британских источников о бедствиях экспедиционного корпуса, которые в чем-чем, а в сгущении красок заподозрить нельзя.

«Апатия и неведение в департаментах, занимавшихся снабжением армии, способствовали профессиональному мошенничеству наиболее бесцеремонных поставщиков. Некоторые грузы исчезали совершенно… Сапоги и шинели прибывали слишком малых размеров, большой груз прибыл с обувью исключительно на левую ногу».

Балаклава, центр расположения корпуса, представляла взору картину «страшного хаоса». На набережной – «мука, высыпавшаяся из разорванных мешков, лежала сырыми кучами, валялись ящики с амуницией, колья от палаток, куски дерева. Кипы одежды, в которых ощущалась острая нехватка, брошены в грязь, по ним ходят. Турецкие солдаты мрут как мухи во временных госпиталях, расположенных главным образом в реквизированных лачугах»[548].

14 ноября разыгралась страшная черноморская бора, 21 английский корабль был разбит, еще 8 серьезно повреждены. Неисчислимые потери снаряжения: на одном «Принце» потонуло 40 тысяч пар обуви.

1 декабря генерал Лукан сообщил, что кавалерийская дивизия перестала существовать как таковая по причине падежа конского состава.

В лагере объявился «враг внутренний» в лице корреспондента газеты «Тайме» В. Г. Рассела, имевшего мужество сообщать правду о бедствиях «лагерников», безответственности интендантства и безрукости командования. 25 ноября он бытописал в очередной заметке: «Дождь льет, небо – как чернила, ветер завывает над содрогающимися тентами, окопы превратились в канавы, в палатках вода на фут глубиной, у людей нет ни теплой, ни непромокаемой одежды; по двенадцати часов они проводят в траншеях… Создается впечатление, что ни единая душа не заботится ни об их удобствах, ни даже об их жизни»[549]. Незваные пришельцы с Альбиона заматывались для утепления в мешки, в овчину, а то и в воловьи шкуры.

В самом конце 1854 года «Тайме» мрачно предрекала: если дела пойдут так и дальше, «главнокомандующий и его штаб будут единственными, кто уцелеет на высотах вокруг Севастополя», «их наградят, возведут в дворяне… и все это на костях пятидесяти тысяч британских солдат».

Газета кое в чем ошиблась: главнокомандующий лорд Ф. Д. Раглан до весны не дожил, умер от свирепствовавшей в лагере холеры. В январе 1855 года в английском экспедиционном корпусе больных, раненых и обмороженных насчитывалось 23 тысячи, но все же 11 тысяч здоровяков оставались в строю[550].

Славы на поле боя британское воинство не обрело, осаждаемый третий бастион (Большой редан) взять не сумело. Оставалось утешаться воспетым в прозе и стихах, а впоследствии и в кинофильмах подвигом бригады легкой кавалерии, брошенной в атаку прямо на русские пушки и полегшей почти целиком.

В январе 1855 года кабинет Д. Абердина рухнул под тяжестью военных неудач. 5 января радикал Д. Ребекк выступил с запросом правительству: армия в Крыму «доведена до состояния, заставляющего нацию содрогаться. Войска находятся без крова над головой, без одежды, без пищи и без снаряжения». Из 54 тысяч солдат в строю, по его сведениям, осталось лишь 5 тысяч здоровых. Прения длились десять дней. Громадным большинством голосов (365 против 147) палата отправила правительство в отставку[551]. Кресло премьер-министра занял Г. Д. Пальмерстон, сохранивший, несмотря на преклонный возраст, бодрость духа и энергию.

В феврале 1855 года от тяжелой болезни, эмфиземы легких, скончался Николай I. Луи Наполеон счел нужным прислать по этому поводу свои соболезнования, что в Лондоне сочли признаком его склонности к миру, и крайне встревожились. Правда, дезертирства партнера с