АНТАРКТИДА:Четвертый рейх - Богдан Сушинский

Это происходило в берлинском отеле «Кайзергоф», во время решающей встречи Адольфа со «вторым человеком в НСДАП» Грегором Штрассером, впоследствии без суда и следствия расстрелянным в гестаповской тюрьме на Принц-Альбрехтштрассе. Тогда, обвинив Штрассера в стремлении организовать вместе с командованием СА «путч штурмовиков» с целью захвата власти в партии, а следовательно, в измене, Гитлер «катался по полу бился в конвульсиях и от ярости вгрызался зубами в ковер, выкрикивая бессвязные ругательства по адресу Штрассера и его ближайших помощников» 115.

Чтобы фюрер, его великий фюрер, при разговоре с соратником по партии мог кататься по полу и вгрызаться зубами в ковер?! Нет, поверить в такое Скорцени не мог. Тогда не мог. Разоблачая лживость этого, под рюмку коньяку сочиненного рассказа офицера СД, он даже пригрозил, что вздернет его на ближайшем суку, если тот осмелится еще кому-либо рассказывать подобные истории. Но теперь он, первый диверсант рейха, рисковал превратиться в такого, же невольного свидетеля.

– Мой ответ будет прост, поскольку он продиктован всем ходом развития человеческой цивилизации, – спокойно парировал Посланник Шамбалы. – Война является неотъемлемой частью человеческой истории и одним из самых действенных стимулов развития той или иной нации, расы, страны и цивилизации в целом. Извержение вулкана тоже кажется бессмысленным в своей жестокости, но только благодаря неоднократным извержениям множества вулканов планета регулирует давление в реакторах своего естественного двигателя, своего внутреннего солнца, и только благодаря их извержениям происходит обновление земной коры, обновление жизненного слоя внешнего мира планеты. Так вот, хотя всякое сравнение,как говорят у вас, хромает, однако в жизни любой из наций война – это извержение ее неизрасходованной энергии, стимул к развитию науки, техники, оружия и ремесел.

Но рано или поздно одна из наций рождает Чингисхана, Тамерлана, Наполеона или… Гитлера, которые мнят себя повелителями сначала своего народа, затем континента, а потом и всей планеты. И вот тут адептам Шамбалы и Внутреннего Мира приходится каким-то деликатным образом вмешиваться, восстанавливая естественный ход истории. На этом позвольте откланяться.

– Нет, прежде чем уйти, вы все же выслушаете меня! – истерично заорал Гитлер, останавливая Консула у самой двери. А затем, нервно ощупывая задний карман, в котором всегда носил пистолет, двинулся было в его направлении.

Опасаясь самого худшего, что могло сейчас произойти, Скорцени пошел ему наперерез, пытаясь заслонить собой Посланника Шамбалы.

И тут произошло то, чего первый диверсант рейха никак не ожидал. Выбросив вперед руку с поднятой вверх ладонью, Консул какой-то неведомой силой сковал волю и движения первого диверсанта рейха, заставив его замереть на месте с полусогнутыми руками и приподнятой левой ногой. А в следующее мгновение таким же движением он все той же неведомой силой приподнял тело фюрера, «пронес» его в воздухе и швырнул в то кресло, в котором еще недавно сидел сам.

– У вас, господин Шикльгрубер, есть ровно две минуты, – громовым, и, как показалось медленно приходящему в себя Скорцени, совершенно не свойственным ему голосом проговорил Посланник Шамбалы, – чтобы высказать все то, чем вы намеревались удивить меня.

– Что значит «ровно две минуты»? Если уж вы прибыли, чтобы обсудить наше сотрудничество, то давайте для начала, выслушаем друг друга.

– И не пытайтесь еще раз хвататься за пистолет, – спокойно предупредил его Посланник Шамбалы, – а то я сожгу оружие вместе с вашей рукой. Итак, я возвращаю ваше сознание и внимательно слушаю… Кстати, спасибо вам, Скорцени, за попытку спасти меня от пули и ярости вашего неуравновешенного фюрера.

– Я не знал, что помощь моя не понадобится, но считаю, что арена переговоров не должна превращаться в гладиаторскую.

– Традиции рыцарства, – скупо одобрил гость рейха.

48.

Февраль 1939 года,

Перу. Вилла «Андское Гнездовье»

в окрестностях Анданачи.

… А тем временем разговор в гостиной «Андского Гнездовья» продолжался. Выслушав ультимативные угрозы Оранди; доктор Микейрос резко поднялся. Спокойно, с подчеркнутой вальяжностью поднялся и все более наглеющий пришелец

– Не делайте глупостей, доктор, я владею двадцатью способами убить человека голыми руками, одним-двумя ударами, – насмешливо сказал он, чувствуя, что доктор Микейрос вздрагивает от ярости. – Сегодня я, конечно, не воспользуюсь ни одним из них. Но только сегодня, поскольку вы приютили меня.

– Не в этом дело, – поморщился Микейрос. – Здесь находят приют многие. Но вот так вот – стоять и рассуждать о моем убийстве!… – нервно пожал он плечами.

– Вы сами спровоцировали меня на этот разговор. Так что… Ночевать я у вас не останусь. Но мы ещё увидимся. И советую хорошенько подумать над нашими предложениями. Даю вам на это ровно, -он взглянул на часы, – шесть часов. То есть до рассвета. На более длительный срок у меня попросту нет времени. Нами и так уже интересуется полиция. Если вы согласны принять наши условия, статуэтка, находящаяся на колонне у ворот, должна быть повернута лицом к строению. Это будет признаком того, что вы с пониманием относитесь к людям, сделавшим вам столь заманчивое предложение. И тогда мы продолжим разговор. А пока что проводите меня. Кстати, вспомните, что у вас уже были неприятности. Ведь нашелся же кто-то, кто осмелился уничтожить несколько ваших плит, разве нет?

– Мало ли в нашем мире безумцев, не ведающих, что они творят, – спокойно ответил доктор Микейрос. – Кстати, человек, совершивший это, покончил жизнь самоубийством, метнувшись в ущелье, то самое, куда сбрасывал плиты- Вам известно, почему и при каких обстоятельствах он это сделал?

Только теперь Микейрос зажег в комнате свет. Однако доктор Оранди решил, что самоубийство безумца – не тема для разговора и, довольно небрежно бросив: «Я свое слово сказал», – вышел из комнаты.

– Что-то случилось? – в тот же миг в коридоре появилась Оливейра, дослушавшая конец разговора, стоя у телефонного аппарата, уже без Кодара.

– Я провел у вас несколько чудесных часов, сеньора Оливейра, – сдержанно молвил Оранди. – Жаль, что вынужден покинуть ваш дом.

– Покинуть?! В одиннадцать вечера? – удивленно развела руками Оливейра. – Не имея машины? Даже если решитесь бежать, до городка доберетесь после полуночи. Вы ведь знаете наши дороги.

– Я и в самом деле собираюсь бежать, – саркастически ухмыльнулся Оранди. – Беганье по полуночным горным тропам – развлечение моего детства,

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});