Зеленая Миля - Стивен Кинг

— Пол? С тобой все в порядке?

— Да. — Я рассказал ему то, что услышал от Джона. Разумеется, не все и, уж конечно, не упомянул о том, как изменило меня его прикосновение (об этом я не говорил никому, даже Джейнис, Элейн Коннолли станет первой, кто узнает… если захочет читать последние страницы, прочитав все остальное), но повторил слова Джона о его желании уйти. Зверюге заметно полегчало, но я почувствовал (услышал?) молчаливый вопрос, уж не выдумал ли я все это, чтобы избавить его, да и остальных, от угрызений совести. А потом я почувствовал, что он решил мне поверить, поскольку в этом случае действительно многое упрощалось.

— Пол, тебя не прихватила вновь та самая инфекция? — спросил Зверюга. — Очень уж ты красный.

— Нет, думаю, я в норме, — ответил я. До нормы еще было далеко, но я верил Джону. А он обещал, что со временем все образуется. Я уже чувствовал, что странные ощущения в теле ослабевают.

— Все равно тебе не повредит зайти в кабинет и немного полежать.

Вот лежать-то мне как раз и не хотелось. Я чуть не рассмеялся, столь нелепым показалось мне это предложение. Куда больше мне хотелось построить маленький домик, покрасить его, вскопать огород, засеять грядки. И закончить со всем этим до ужина.

И вот так каждый день, думал я. По всему миру. Эта тьма. Над миром.

— Я лучше схожу в административный корпус. Хочу посмотреть кое-какие документы.

— Тебе виднее.

Я подошел к двери, открыл ее, потом обернулся.

— Мысль у тебя правильная. После «эр» пишется «а».

И, не оборачиваясь, прикрыл за собой дверь. Я и так знал, что Зверюга смотрит мне вслед с отвисшей челюстью.

До конца смены я не находил себе покоя. Не просиживал на месте и пяти минут, чтобы не вскочить и чем-то не заняться. Сходил в административный корпус, кружил по тюремному двору так долго, что охранники на вышках наверняка подумали, будто я рехнулся. Но по мере того как успокаивался шелест мыслей в моей голове, я тоже постепенно начал успокаиваться.

Однако по пути домой меня вновь охватила жажда деятельности. Я просто не мог усидеть за рулем. Свернул на обочину, выскочил из «форда» и пробежал по дороге с полмили, наклонив голову и энергично работая руками. Только тогда я начал приходить в себя. Обратно бежал уже не так быстро, а последние сотни ярдов прошагал, шумно выдыхая холодный воздух. Приехав домой, я сказал Джейнис, что Джон Коффи сам хочет покинуть этот мир. Она кивнула, на лице ее явственно читалось облегчение. Так ли оно было на самом деле? Этого я не знал. Шесть часов тому назад, даже три часа назад, знал бы наверняка, а вот теперь — нет. И меня это только радовало. Джон постоянно говорил, что он очень устал, и я мог понять почему. С такими, как у него, способностями устать не мудрено. Опять же я понимал, что побуждает его стремиться к покою, пусть и вечному.

Когда Джейнис спросила меня, почему я такой потный и раскрасневшийся, я ответил, что по пути домой остановил машину и немного пробежался. Я сказал ей все что мог, поскольку уже отмечал (я исписал уже столько страниц, что хочется просмотреть их и убедиться, так ли это), что в нашей семейной жизни не было места для лжи. И не стал распространяться насчет того, почему я бегал.

А она не спросила.

Глава 9

В ту ночь, когда настал черед Джона Коффи пройти Зеленую милю, не гремел гром, не бушевала гроза. Ночь выдалась холодной, и свет миллионов звезд падал на пустынные поля с торчащими кое-где стеблями кукурузы.

На этот раз казнь проводил Брут Хоуэлл. Ему предстояло надеть колпак на голову Джона и дать команду ван Хэю на поворот рубильника. Билл Додж находился с ван Хэем в щитовой. 20 ноября, примерно за сорок минут до полуночи, Дин, Гарри и я подошли к единственной камере, в которой находился осужденный. Джон Коффи сидел на краешке койки, зажав руки между коленями. На воротнике его синей рубашки темнело крошечное пятнышко от подливы. Он смотрел на нас сквозь прутья решетки, и по всему чувствовалось, что он куда спокойнее, чем мы. Руки у меня похолодели, в висках стучало. Одно дело знать, что Джон хочет уйти (иначе уж и не знаю, смогли бы мы делать то, что должно), другое — осознавать, что мы сажаем его на электрический стул за преступление, которого он не совершал…

Хола Мурса я повидал в семь вечера. В его кабинете. Мурс собирался домой, уже застегивал шинель. Бледный как полотно, а руки его так дрожали, что у меня возникло желание самому застегнуть ему пуговицы, словно малому ребенку. В прошедший уик-энд мы с Джейнис навещали Мелинду, и выглядела она куда лучше, чем Хол в день казни Джона Коффи.

— На экзекуцию я не останусь, — предупредил он меня. — Там будет Кертис, к тому же я знаю, что Коффи в хороших руках. Вы с Брутом не допустите повторения того, что случилось с Делакруа.

— Да, сэр, — кивнул я. — Сделаем все в лучшем виде. Есть ли новости о Перси?

Мой ответ означал: пришел ли он в себя? Не сидит ли в теплом кабине и не рассказывает кому-либо, скорее всего доктору, о том, как мы надели на него смирительную рубашку и бросили в изолятор, совсем как одного из наших проблемных детей… или дылдонов, по терминологии Перси. А если рассказывает, поверят ли ему?

Но, по словам Хола, Перси пребывал все в том же состоянии. Ни с кем не разговаривал, ни на что не реагировал. Он все еще находился в Индианоле, «на обследовании», сказал Хол, не очень-то понимая, что бы это значило, но, поскольку улучшений не наблюдалось, речь могла идти только о переводе в специализированную больницу.

— Как держится Коффи? — спросил Хол. Ему наконец-то удалось справиться с последней пуговицей.

— Отлично, — заверил я его. — Он нам хлопот не доставит.

Хол кивнул и поплелся к двери, старый и больной.

— Как в одном человеке может быть столько плохого и столько хорошего? — задал он риторический вопрос. — Как человек, спасший мою жену, мог убить этих маленьких девочек? Ты это понимаешь?

Я ответил, что нет, но пути Господни неисповедимы, в каждом из нас заложено добро и зло, не наше дело задаваться вопросом, почему, и так далее, и так далее. Большую часть того, что Хол услышал от меня в тот вечер, я почерпнул в церквях, где восхваляли Иисуса, всемогущего Господа нашего. Хол кивал после каждой фразы, настроение у него улучшилось. Он мог позволить себе эти кивки, потому что мои слова воспринимались им как индульгенция. Но на лице Хола по-прежнему читалась печаль: он переживал неизбежность казни Коффи. В этом сомнений у меня не было. Но на сей раз до слез дело не дошло, потому что дома Хола ждала жена, чудесным образом излечившаяся от смертельной болезни. Стараниями Джона Коффи нынче она пребывала в полном здравии, и человек, одобривший приказ о проведении казни Джона Коффи, мог покинуть тюрьму и поехать к ней. Присутствовать на этой казни у него необходимости не было. И когда, ближе к рассвету, тело Джона Коффи будет остывать в подвале окружной больницы, Хол будет мирно спать в теплой постели рядом с женой. И за это я ненавидел его. Не так уж и сильно (я знал, что чувство это пройдет), но ненавидел. Искренне ненавидел…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});