Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина

чтобы удержать меня в здравом уме, не позволила бы иных привязанностей. Но… холод.

И голод.

Ледяная земля, на которой порой приходилось спать. Многие дни без сна. Болота. Пули… и тот маг, который ударил силой.

Это ведь могло повлиять?

Могло.

А потому, когда вдруг, когда я поняла, что беременна, я… я опять поверила в чудо.

– И больно. – Я уцепилась за взгляд этой сволочи. – Это очень больно.

Одинцов был счастлив. И я тоже. И в какой-то миг вдруг показалась, что мы, как раньше, одно целое. Теперь-то понимаю, что это – очередная иллюзия. Но… поверить хотелось.

И верила.

Целители меня наблюдали. Как иначе. И никто, мать его, не заметил неладного. Да, я уставала. Да, меня постоянно мутило. И сил не оставалось порой даже на то, чтобы подняться с постели.

Это бывает. Беременность – это… тяжело.

Даже моя свекровь вдруг переменилась. И искренне беспокоилась. Не за меня. За мою девочку. За мою волшебную девочку, которая прожила два часа. Потому что…

Он смотрит на меня. Жадно так.

А я… Я так и не смогла говорить об этом. И не хочу. Даже сейчас. Я все знаю. То есть уже знаю. И не только я. Цена такая. Измененные детей иметь не могут.

Женщины.

Следствие воздействия силы на организм. И да, я здорова. Со всех точек зрения здорова. А вот дети… Шансы родить даже не здорового, хотя бы жизнеспособного ребенка близки к нулю.

Это нам уже потом сказали. Выяснили.

И данные… никто ведь не предполагал. Да, случались беременности и раньше. Мало. Мы и беременеем-то с трудом. А уж потом… ведь война шла. И на войне всякое.

Холод. Голод. Списывали на это. До какого-то момента. А потом вдруг стало слишком много этих, мертвых, детей, чтобы отвернуться от них.

А самое поганое, что ни один целитель тут не спасет. Что… дело ведь не во мне самой. Я-то здорова.

Странно, я опять не сказала ни слова. Но Дар понял.

– И он тебя бросил. – Он присел, обхватив голову руками. – Твой замечательный благородный муж, который клялся… ведь клялся? Быть с тобой в горе и радости, в богатстве и бедности… А он взял и бросил.

– Нет, – я покачала головой, – все наоборот. Это я его бросила.

Потому что…

Потому что эта смерть окончательно все разломала. Не знаю, если бы наша девочка выжила, может, мы сумели бы привыкнуть. Он – к тому, что княгиня из меня хреновая. Я – к тому, что вообще надо играть в княгиню.

– Он пытался вытянуть. Нанял целителей. Мозгоправов. Устроил меня в полицию. И развод отказывался давать…

А я уже хотела одного – сбежать.

Подальше.

От Одинцова, от матушки его, которая благоразумно отбыла куда-то в Московскую область то ли подругу навестить, то ли в поместье порядки навести. От всего этого светского общества с его показным сочувствием.

От себя самой.

– Я ушла. Я… сказала, что все равно сбегу.

– На Дальний.

– Почему нет? Тут был Медведь. И остальные…

– На которых тебе было насрать два года, – не преминул уколоть Дар.

– Да, – врать я не стала. – Как оказалось, больше идти мне некуда. А тут… тут хоть кто-то знакомый.

Одинцов пытался уговаривать.

Потом порывался ехать со мной, хотя я и смотреть на него не могла. Потом… потом мозгоправ, с которым мы говорили… о разном, кроме, пожалуй, моей девочки, как-то так слушал, что я вдруг поняла.

Нет ее.

Любви.

Может, и была когда-то, но, скорее, не любовь, а жажда жизни, которую мы за любовь приняли. А даже если и она, эта чистая и светлая, о которой стихи и поэмы, то она закончилась. И на самом деле мы с Одинцовым друг другу близкие люди, этого не перечеркнуть, но не настолько, чтобы жить друг с другом.

И потому мучаем.

Я его.

Он меня.

– Я предложила разъехаться. На время. Он согласился…

– И это время затянулось…

– Скажем так, развод нам оформили быстро.

– А потом он женился. Обидно?

– Да. – Врать безумцу не стоит.

И чего ради? Тогда мы были свободны, но эта его женитьба все равно показалась мне предательством. Тем более он ведь и не предупредил. Мог бы. А не предупредил. И узнала я обо всем из газет.

И позвонила. Поздравила.

А он стал извиняться, мол, что не хотел меня тревожить… идиот. Неужели и вправду думал, что я заявлюсь на свадьбу и скандал устрою? Пожалуй, это и обижало сильнее всего.

– Но он меня не бросил. – Я сцепила руки за спиной. – Этот дом – его подарок. И все, что в нем… И шуба… у меня восемь шуб. Где-то там, в специальном шкафу, висят восемь гребаных шуб. Есть драгоценности… Все, которые он когда-либо дарил, кроме родовых, само собой, ушли со мной. Содержание… думаю, на счетах у меня скопилась пара сотен тысяч. А может, и больше.

– Но все это – ерунда, верно?

Да.

Или… нет.

Сама не знаю.

И я решилась посмотреть в лицо женщины, что застыла во льду. Эта – совсем молоденькая. И хрупкая такая. Ее кожа бела, а веснушки на ней горят яркими пятнышками. Рыжие волосы завиваются, одна прядка упала на лицо.

– Как ее звали?

– Евгения. Комарова Евгения. Студентка… – Дар встал сзади. Близко. Слишком даже близко. На расстоянии удара. Но… пусть. – А это Верочка… ее хватило почти на два месяца.

– Все дело в крови?

– Да. И в том, что меня обманули. Обещали, а потом бросили. Как тебя…

Неправда.

Меня никто не бросал. Это скорее уж я… но пускай.

– Василиса… дар слабый, едва хватило, но здесь он раскрывается. Всего пару дней нужно, а потом кровь насыщается силой…

Глава 40. Дверь

«Таро 78 Дверей, выпущенное в последний год Пиетро Алиего, безусловно, обрело немалую популярность в силу красоты и символизма. Однако стоит заметить, что для любого опытного прорицателя первостепенное значение имеет скорее образ, нежели значение карты».

«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения

Под землей темно.

И темнота эта глухая, кромешная. Та, сквозь которую приходится пробираться на ощупь. И медленно. Шаг за шагом. Далеко они не уйдут. Пара шагов, и тень выхода истает. Останется лишь ощущение полной бессмысленности происходящего.

Соваться вниз вот так глупо.

Неразумно.

Напрочь.

Но неведомая сила тянет вперед. И Бекшеев не способен устоять перед ней.

– П-погоди. – Сапожников держится рядом. – Я… вот только не смейся.