Ратоборцы - Влада Воронова

По Уставу действительно нет, но вслух об этом Декстр не сказал.

— Чижик, почему ты вообще пошёл в рейд? Я ждал отказа.

— Сепаратисты не воюют за независимость, а убивают непричастных на территории, которая, по их заявлению, является чужой, потому что находится за пределами объявленной ими республики. То есть они не борцы за свободу Родины, а заурядные бандиты. А бандитские действия надо пресекать немедленно и решительно. Отказать в этом случае в помощи, пусть даже она и потребует военных действий, пусть даже придётся убивать, было бы бесчестьем.

Вот тебе и на. Не приказали — помощи у него попросили. Магистр у курсанта. А он оценил правильность поступков обеих сторон и дал согласие. Рехнуться можно. Хотя, так оно и есть, принудить Чижика не смог бы и гроссмейстер.

— Ты не любишь убивать? — спросил Декстр.

— А ты любишь? — удивился Чижик.

— Я воин. И рыцарь.

— Воины лучше, чем кто бы то ни было понимают ценность мира, а войну и убийство ненавидят. Иначе они не воины, а палачи. Убийцы.

Ответить Декстр не решился, голос выдаст гораздо больше, чем он хотел бы сказать. А Чижик обязательно услышит, при такой-то дьявольской проницательности. Но откуда он знает, что любит, а что ненавидит воин, если сам никогда им не был, и не хочет быть. И так точно знает.

— А ты рыцарей не любишь, — заметил Декстр.

— В моей стране слово «рыцарь» веками произносили с приставкой «пёс». Иначе как с грабежом рыцари в Россию не приходили.

— Когда это было… Ты ещё ледниковый период вспомни.

— Когда бы ни было, главное, что было, — твёрдо сказал Чижик. — И глупо об этом забывать. Но речь всё-таки о делах сегодняшних. Что назначил тебе Салливан?

Вот паразит упрямый! Ведь действительно с него станется к магистру заявиться и указывать, что справедливо, а что нет. Как вообще до такого додуматься можно? Но додумался ведь. Декстр представил, как это будет выглядеть и содрогнулся. А последствия будут ещё ужаснее. В первую очередь — для Декстра.

— Ничего не назначил, — ответил он, — ограничился словесным внушением. — И чтобы покончить с опасной темой сказал: — Гроссмейстер изменил процедуру экзамена. Теперь геометрики должны будут пройти лабиринт.

Курсант небрежно пожал плечами. Лабиринт так лабиринт.

— Ты что, никогда о нём не слышал?! — поразился Декстр.

Судя по испугу генерала, лабиринт — нечто совершенно запредельное. По рыцарским меркам.

— Ну так расскажи, — ответил Славян.

— Это испытание духа, — сказал Декстр. — Проверять физическую подготовку и знание военного дела у курсантов, которые смогли отучиться год по программе геометриков и не вылететь в общань, только зря время тратить, и так всё ясно. Гораздо важнее выявить их людские качества, оценить меру чести и доблести.

Славян глянул на Декстра с интересом, впервые за пять месяцев в крепости речь пошла о чём-то стоящем.

— И как это выглядит? — спросил он генерала.

— Путешествие по лабиринту твоей души, — ответил Декстр. — Ты встречаешься со всеми своими страхами и болью, со всем, чем гордишься и чего стыдишься. А в конце пути тебя ждёт встреча с самим собой.

— Сделано по аналогии с потёмочной казнью? — уточнил Славян.

— Тебе-то откуда знать, что такое потёмочная казнь? — от удивления Декстр даже остановился.

— Тоже мне, тайна тысячелетия, — фыркнул Славян.

Декстр медленно шёл по парковой дорожке.

— Это очень опасно, Чижик, — сказал он. — Очень. Нередко курсанты на лабиринтных испытаниях умирают, сходят с ума, остаются калеками.

— Но ты ведь прошёл и не покалечился, — ответил Славян. — И какие основания у тебя считать, что я окажусь трусом и подонком?

— Я не хотел тебя обидеть.

— Я и не обиделся, просто спросил, почему ты так во мне не уверен.

— Да как в тебе можно быть хоть на чих уверенным?! — вспылил Декстр. — С твоими выходками…

Славян рассмеялся.

— Всё верно, рыцарь из меня никакой.

— Тогда зачем ты сюда пришёл? — спросил Декстр.

— Ты приволок. По кабальной записи.

Декстр хотел было выругаться, но только рукой махнул.

— Но теперь, когда принято «Уложение», меня здесь ничего не держит, — сказал Славян. — Я хотел уйти…

— Что-о?! — Декстр опять остановился. От противоречивых чувств даже дыхание стеснило. Облегчение — уберётся из крепости, из Декстеровой жизни эта конопатая чума, опять всё станет простым и понятным. Возмущение — дрянь, холоп, ничтожество, его взяли в крепость, курсантский пояс надели, да какой, а он нос воротит. Страх — подведёт учителя, не оправдает его надежд, не увидит больше его одобрительной усмешки, столь глубокую ошибку учитель не простит никогда. Восхищение — такую силу характера, такие смелость и прямодушие, как у этого рыбака, редко у какого рыцаря встретишь. Растерянность — да что такого плохого в ордене, что им пренебрегает тот, кого ты хочешь видеть его рыцарем. «Хочу? — удивился Декстр. — А ведь действительно, хочу».

— Но всё-таки решил остаться, — сказал курсант. — Ради лабиринтного испытания.

«Орденской крепостью всё началось, — подумал Славян, — ею и закончиться должно. Лабиринт именно то, что надо. Пройду — значит, опять людем стал. Можно и в мир вернуться. А не стал — так лабиринт позаботится, чтобы нелюдь по миру не шастал».

— Это очень суровое испытание, — предупредил Декстр. — Ты уверен, что хочешь пройти его?

— Да. — Судя по интонации, через лабиринт курсант пройдёт, даже если на пороге лабиринтной комнаты сам гроссмейстер встанет. Впрочем, ничего другого от Чижика Декстр и не ждал, даже порадовался немного — хоть какой-то его поступок сумел предугадать.

— Чижик, к лабиринту надо серьёзно подготовиться, так просто он тебя не пропустит. Тебе ещё многое надо узнать, и многому научиться.

— Впереди куча времени, экзамены аж в сентябре, — беспечно ответил курсант.

— Простой учёбы ничтожно мало, — сказал Декстр. — Нужно личное ученичество. Два года отсрочки особой роли не сыграют, но тогда ты лабиринт точно пройдёшь.

Курсант, наказанье рыжее, засмеялся.

— Эт’что ж за любитель экстрима такой, что согласится взять ученика с моей репутацией?

— В учительстве и ученичестве нет ничего смешного, — строго сказал Декстр.

— Да куда им до высокого искусства смеха, — фыркнул бывший рыбак.

Декстр давно убедился, что с Чижиком перепираться себе дороже, и пропустил подначку мимо ушей.

— То есть в день избрания ты учителю откажешь, — сказал Декстр.

— А на фига мне костыли? Я и сам ходить могу.

Декстр даже почувствовал как у него побелели щёки. И не знал от чего, от немыслимой самоуверенности холопьего отродья или столь же немыслимого оскорбления.

— По-твоему, учитель нужен только существу неполноценному, которое само и сопли утереть не может?

— Именно, — ответил курсант.

Даже все слова куда-то пропали. Декстр и помыслить не мог, что кто-нибудь когда-нибудь сможет произнести ТАКОЕ.

— Столетиями обрести учителя было для рыцаря честью, — сказал он. — Удостаивались её немногие. Лучшие. И не тебе, плебею, черни презренной, об этом судить.

— Так и я о том же, — обрадовался взаимопониманию Чижик. — Вы ведь тут все с перебитыми ногами и переломанными хребтами, где вам ходить самостоятельно? Вам обязательно надо перед кем-то на колени повалиться, спину в поклоне согнуть. Учитель для вас жизненная необходимость, без подпорки вы вообще на брюхе ползать будете.

— Только подпорки? Учитель гораздо больше, чем просто опора, — горячо сказал Декстр. Учитель Салливан… его мимолётное одобрительное прикосновение… едва заметная усмешка. Без него Декстр просто не выдержал бы — ни орденской школы, ни первых лет службы. Ни говоря уже о пути через лабиринт. — Учитель — это гораздо больше, — повторил он.

— Только не здесь. Научить ваши учителя не способны ничему.

— Да что бы ты знал об учителе, смерд! — в голосе Декстра невольно прорвались горечь и досада, ему-то учительстве отказано. Пока Чижик не станет командором, взять другого ученика магистр не позволит. Да и не нужен никакой другой ученик — пустышка, кукла безвольная.

Чижик смотрел на Декстра с глубочайшим изумлением.

— Так у тебя был учитель? Ничего себе! В жизни бы не подумал!

— Да где тебе думать… Учитель у меня есть, Чижик. — Внутренним взором Декстр опять увидел Салливана, его усмешку, на мгновение даже ощутил прикосновение его руки. — Учительство и ученичество остаются на всю жизнь.

— А вот это нет, — с неожиданной серьёзностью ответил Чижик. — Учитель, который максимум через пять лет не сможет назвать ученика коллегой, должен сменить профессию. Но учителя у вас тоже все калечные, без подпорки-ученика ни спину прямо держать, ни ходить не могут.