«Если», 2001 № 02 - Журнал «Если»

— Ке эс эсто? — спросил я, выковырнув из памяти пару испанских слов, и показал на блестящую штучку. — Что это?

— Болита…

«Шарик», — понял я.

Да, это был стеклянный шарик. Почти такой же, как у Галки, только не бесцветный, а лимонный. «Ассоль» показала мне его с полуметра, а в руку не дала. Наверное, решила, что незнакомый «советико» тогда сочтет его подарком и унесет с собой. Я засмеялся, помахал ей рукой и пошел догонять коллег, которые отправлялись в кабачок «Бодегита дель медио» более капитально отметить окончание литературной дискуссии…

Вот так соединились у меня в жизни две светловолосые девочки со стеклянными шариками — из двух далеких друг от друга времен и городов. Опять фантастика, верно?

Впрочем, как утверждает мой хороший знакомый, писатель-фантаст Сергей Другаль, вся литература — фантастика. Потому что каждый автор что-то сочиняет в своих книгах, пишет о том, чего не было. Даже если он старается строго следовать реальным событиям. Даже в таком документальном жанре, как мемуары…

Но историю с шариками я не сочинил. Не такое уж удивительное здесь совпадение. Тем более, что стеклянные шарики у кубинских ребятишек не редкость. Они вкладывались в хитрые пробки бутылок со знаменитым кубинским ромом «Havana Club». Ребятишки собирали эти пробки, выковыривали шарики и устраивали с ними всякие азартные игры.

Правда, когда я оказался в Гаване, таких пробок уже не делали, но шарики-то, конечно, еще ходили у ребят по рукам. И, видимо, девочка считала желтую стеклянную ягоду немалой ценностью. А может быть, и талисманом, как Галка.

А историю про игры с шариками я слышал еще задолго до поездки на Кубу, от своего друга Володи Матвеева, в ту пору — заместителя главного редактора журнала «Пионер». Он же, в свою очередь, слышал от Тимура Гайдара, который немало времени провел на Кубе в должности корреспондента. Впрочем, я и сам говорил с ним об этом, только много позже…

* * *

Наше знакомство с Тимуром Аркадьевичем началось с переписки — и не самым лучшим образом. В восемьдесят втором году «Литературная газета» заказала мне статью о героях детской литературы, в которой я добросовестно изложил свои тогдашние соображения по данному вопросу и которую редакция озаглавила «Впереди по курсу — будущее» (какое именно будущее ожидает юных героев, читателей и всю нашу детскую литературу через два десятка лет, ни редакция, ни я, конечно, в те годы не догадывались). Статью напечатали, кажется, в августе, и вскоре мне пришло письмо в фирменном конверте газеты «Правда». Журналист и писатель Тимур Гайдар (он тогда, видимо, работал в той газете) с горечью спрашивал, как же автор статьи, перечисляя знаменитых авторов детских книг, мог забыть об Аркадии Гайдаре и о том, сколько доброго он сделал для нашей литературы.

Тон письма вначале показался мне излишне обличительным, и я сухо ответил, что забыть о своем любимом писателе я никак не мог и все претензии следует адресовать редакции «Литературной газеты», которая, не посоветовавшись с автором, внесла в статью свои изменения и сокращения, в том числе и такие вот необдуманные. Потом, перечитав письмо Тимура, я вдруг уловил в нем какую-то скрытую беззащитность и ребячью обиду за отца. И сделал приписку. В том смысле, что смешно думать, будто я могу забыть писателя, которого чту всю жизнь и чье имя носит ребячий отряд, которым я руковожу двадцать лет…

Видимо, мое письмо успокоило Тимура Аркадьевича. Вскоре он прислал мне приглашение на какое-то совещание писателей-маринистов. Я не поехал, поскольку к маринистам себя (несмотря на всю любовь к флоту) причислять не смел, да к тому же и всякие дела и заботы в упомянутом выше отряде не пускали. Однако после мы встречались с Тимуром Аркадьевичем вполне приятельски — и на заседаниях в редакции «Пионера», и за бутылкой в компании близких к этому журналу людей, и на разных писательских совещаниях. Он всегда интересовался Свердловском, поскольку, как известно, женат был на дочери нашего знаменитого земляка — Павла Петровича Бажова.

Однажды (кажется, в слякотном феврале восемьдесят девятого года) Тимур Аркадьевич и я сошлись в кабинете редактора «Пионера» Анатолия Мороза. И настроение было таково, что нам троим захотелось посидеть в уютном месте и душевно побеседовать на всякие житейские и литературные темы. И было решено, что самое подходящее место для этого дела — ресторан Центрального дома литераторов. Как-никак, родное по духу заведение.

Однако в ЦДЛ нас не пустили. Дородный, совсем не писательского вида мужчина встал в дверях и сообщил, что «сегодня посторонним доступа нет». Наши с Тимуром писательские билеты и заявление, что мы отнюдь не посторонние, не возымели результата. Видимо, для того, чтобы считаться «непосторонним» по-настоящему, надо было иметь примелькавшуюся физиономию, а мы не входили в круг завсегдатаев этого заведения. Дядя корректно, но решительно разъяснил, что сегодня здесь всякие «спецобеды» и «спецмероприятия», и заслонил животом дверной проем. Я предложил устроить показательный скандал и вызвать директора. Но мои спутники склонили меня к тому, чтобы не портить себе настроение.

— Поехали в Дом журналистов, уж там-то нас встретят как своих, — предложил редактор «Пионера». Мы вновь погрузились в черную «Волгу» Гайдара и покатили в указанном направлении.

Увы, в Доме журналистов встреча была почти такой же, как и в ЦДЛ. Не помню официальных объяснений привратника, но на его лице читалось явно: «Ходят тут всякие…

— Мы, друзья, изначально взяли неправильный курс, — заявил Тимур Аркадьевич. — Надо было сразу ехать в Дом актера, где меня знает каждый таракан. Уж там-то…

Читатель, без сомнения, уже догадался, что «там-то» все повторилось по прежнему сценарию.

Наши попытки сунуться еще в несколько «творческих» забегаловок тоже кончились ничем. Куда было податься? Даже ресторан Савеловского вокзала (именуемый знатоками «У деда Савелия») оказался переполнен. Не в «Националь» же толкаться (да и туда небось не пустили бы). Возвращаться в редакцию было не с руки: «борьба с алкоголизмом» тогда уже слегка ослабела, но все-таки… Устраивать посиделки у себя дома мои спутники тоже почему-то не хотели. И тогда я сказал:

— Ребята… — Это была как строчка из песни: «Ребята, — сказал, обращаясь к отряду, матрос-партизан Железняк. — Пробьемся гранатой…

— Я знаю, куда идти! — И позвонил из автомата своей сестре Людмиле Петровне, которая жила в ту пору на юго-западе Москвы, в Воронцово. Объяснил ей, что три не самых далеких от литературы человека мотаются по холодной негостеприимной столице, безуспешно вопрошая, почти как барон Пампа у братьев Стругацких: «Есть ли где-нибудь место, в котором три благородных дона могут прилично и скромно провести время…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});