Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое - Николай Варенцов

Мне тогда пришлось сделать цифровые сравнения о преимуществе Америки перед Средней Азией, и из них я увидел следующее: во-первых, американский хлопок поступал с места паковки прямо в вагон, доставлявший его в порт, где погружался в трюм на пароход, доставлявший его в один из портов России; азиатский же значительную часть пути шел гужом на верблюдах в Оренбург, оттуда по железной дороге на Царицын и Волгой в Нижний; если же хлопок шел через Самарканд, то до Самарканда гужом, потом по железной дороге до Красноводска, оттуда либо в Петровск, в Астрахань, либо в Баку. Каспийский флот того времени был небольшой, вследствие чего хлопку приходилось долго лежать в перевалочных пунктах, ждать очереди, зачастую под открытым небом, без покрышки, без слег на земле, отчего он сильно портился, получал окрайку. В Астрахани попадал на баржи, где значительная часть его помещалась на палубе и от дождей тоже портилась.

Во-вторых, американский хлопок паковался по 12–14 пудов в кипу, что значительно удешевляло паковку, азиатский же хлопок паковался по 7–8 пудов в кипе, так как верблюд не мог везти больше 15 пудов; кипы паковались в хорошую тару, чтобы она могла выдержать длинный путь с частыми перевалками.

В-третьих, в Америке получаемый из сырца хлопка орешек (семена) продавался на маслобойные заводы, из него получалось масло, как оливковое, идущее на консервы; в Азии семена-орешки шли либо на корм скоту, либо на топливо и стоили очень дешево, так как в то время не было маслобойных заводов. Между тем семян получалось много, так как из 3 пудов 8–10 фунтов сырца получался пуд волокна, а остальное все были семена.

В-четвертых, провоз хлопка из Америки в Россию обходился в четыре раза или около этого дешевле, чем из Азии.

В-пятых, в Америке хлопковая торговля поставлена высоко, с имеющимися там хлопковыми комитетами, с выработанными правилами для сделок, с арбитражами, обязательными для продавцов и покупателей, и еще многое другое в том же роде. У нас же, у русских, ничего подобного не было, и продавцы в значительной мере были в руках у покупателей, зачастую злоупотребляющих при приемках хлопка, требуя излишнюю скидку за качество, сырость и окрайку, извлекая тем еще большую пользу для себя.

Если все эти недочеты перевести в цифровые данные, то увидали бы, что Америка только по своему благоустройству имеет преимущество перед Азией в цене на пуд хлопка что-то около трех рублей.

Естественно, начавшееся небывалое понижение цены хлопка в Америке поставило бы азиатское хлопководство в такое бы положение, когда хлопок сеять в Азии не представлялось бы выгодным, и посевщики перешли бы на посевы хлебных злаков. Зная азиатов и их нелюбовь к новшествам, можно было думать, что, посеяв хлопок из американских семян, они надолго бы к нему охладели, а пожалуй, и навсегда.

Желая обратить на всё вышеуказанное внимание нашего общества, а главное, правительства, я решился написать статью и направил ее в редакцию «Московских ведомостей» с просьбой поместить ее в ближайшем номере. Прошло достаточно времени, а статья не появилась в газете. Послал узнать, какая тому причина. Там ответили: находят неудобным ее поместить.

Мне пришлось узнать от одного моего знакомого, работающего в редакции, следующее: редактор мою статью передал заведующему экономическим отделом в редакции, какому-то Воронову или Воронину1, а он, плохо разбирающийся в хлопководстве, совершенно новом для него деле, отправился к своему знакомому Г. А. Крестовникову, владельцу прядильни, и просил прочесть и дать свое заключение. Г. А. Крестовников понимал в хлопководстве столько же, как и этот господин, при том же всякая прибавка пошлины на иностранный хлопок ему, как прядильщику, понятно, не была желательна, он и дал совет — не печатать.

Я очутился в печальном положении: что мне делать? Наконец решился напечатать отдельной брошюрой и разослать ее всем прядильщикам и в Министерство финансов. Когда это было мною сделано, то понял, что это не поможет делу: брошюру2 в лучшем случае прочтут и бросят. Тогда я пригласил некоторых азиатских купцов, бывших в то время в Москве, а из русских Шимко, занимающегося комиссионным делом в Азии, прочел им мою статью, составил прошение на имя министра финансов, а другое в Московский Биржевой комитет, заставил их всех подписаться под ними и препроводил по назначению.

Вскоре получил приглашение от Биржевого комитета пожаловать на заседание с участием г-на Лангового (крупного чиновника из Министерства финансов).

В залу заседания собрались почти все прядильщики, для них вопрос был животрепещущим, они боялись увеличения пошлины, полагая, что она обременит производство.

Председатель Биржевого комитета Н. А. Найденов, представив присутствующим Лангового, передал ему председательское место. Ланговой, вынимая бумаги из портфеля, сказал: «Министерством финансов получена бумага за подписью многих лиц о современном тяжелом положении хлопководства в Средней Азии по случаю сильного понижения цен на хлопок в Америке, грозящего приостановкой посевов хлопка в Азии, с просьбой помочь в этом. Прошу присутствующих высказать свои мнения по этому поводу».

Первый начал говорить московский хлопковый король Федор Львович Кноп, он был самый крупный продавец американского хлопка и состоял представителем одной из самых больших фабрик в Англии Платт3, снабжавшей Россию своими прядильными машинами. Кнопы были владельцами одной из самых крупных прядилен в России — Кренгольмской мануфактуры, имеющей 600 тысяч веретен, и еще нескольких больших прядилен в разных губерниях, а также были пайщиками в разных комбинированных товариществах, где были прядильни. Кнопы считались одними из самых богатых людей в Москве, имели большое деловое влияние на московское купечество, хотя оно за глаза над ними подтрунивало, называя их «клопами», понимая, что как тех, так и других было трудно выбить из облюбованных ими мест.

Федор Львович начал доказывать, что всякое повышение [пошлины] на хлопок будет большой ошибкой, неминуемо пагубно отразится на потребителях, а именно на крестьянах, где каждая надбавка, как бы она ни была незначительна, ухудшит положение крестьянства, без того сильно нуждающегося. Вся его речь была в том же духе.

После Кнопа говорил Павел Петрович Воронин, представитель крупной Раменской мануфактуры. Он сказал: «Ради ничтожного количества русского хлопка будут принесены в жертву развитие и процветание текстильной промышленности России, так как, несомненно, повышение пошлины послужит сокращению роста прядилен. Нельзя думать, что Средняя Азия когда-либо составит конкуренцию Америке из-за недостатка годных земель для посевов хлопка. Пошлина на иностранный хлопок только обогатит туземцев-азиатов за счет русского народа…» — и еще что-то говорил в том же роде.

После него говорили И. К. Поляков, представитель В. Морозова, и еще несколько человек, не внесших ничего нового и оригинального, и их речи у меня выпали из памяти.

После того как не нашлось больше лиц, желающих высказаться, Ланговой сказал: «Было бы желательно выслушать еще лиц, подписавшихся под прошением».

К большому моему огорчению, пришлось мне говорить. Вкратце рассказал историю начала посевов хлопка из американских семян и о тех пережитых трудностях, чтобы заставить азиатов сеять из этих семян; о громадных площадях земли, выражающихся в нескольких миллионах десятин, лежащих втуне, требующих затрат для приведения их в плодородное состояние при помощи искусственного орошения из многоводных рек, протекающих по ним. Земли эти, как Голодная степь, имеют саженное наслоение лёсса, почти неистощимого по плодородию. С проведением железной дороги в глубь Азии, несомненно, пойдет туда дешевый русский хлеб из Кубани, что заставит туземцев все свои земли, в данное время засеваемые хлебными злаками, занять хлопком. Потом привел цифровые данные, взятые мною из моей брошюры, о тех имеющихся в Азии нецелесообразностях, бывающих неминуемо в каждом новом деле; с надеждой, что они постепенно будут идти на сокращение.

Должен признаться, мне было крайне неприятно и тяжело говорить. Я знал, что сидящие здесь не могли мне сочувствовать из-за их личных интересов, большинство из них были моими покупателями, и я мог опасаться, что они станут бойкотировать из-за меня Московское Торгово-промышленное товарищество — чего не могут сделать люди во злобе!.. хотя, быть может, временно. Но в это тяжелое время для Московского Торгово-промышленного товарищества бойкот мог быть равносилен смерти.

Когда я кончил, Ланговой сложил свои бумаги в портфель и, обратясь к Найденову, сказал: «Я удовлетворен данными сведениями, и больше объяснений не требуется». Ланговой с Найденовым встали и, сделав общий поклон, покинули залу.